Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

Пиша этот набросок о «русской музыке в Париже», я знаю, что делаю не свое дело, ибо в музыке я всего-навсего «любящий слушатель». О музыке в «унесенной России» должен написать книгу кто-нибудь из зарубежных музыковедов, например Андрей Лишке, не только знающий эту музыку как должно, но и лично знававший многих знаменитых зарубежных композиторов и музыкантов.

Очерк о русской музыке в Париже был бы неполон, если б я не сказал о русских хорах. Эти зарубежные русские хоры пели не только для русских: гастролировали во всем мире с неизменным успехом. Русский народ — певческий: чего-чего, а поют русские от природы хорошо.

В эмиграции первым создался хор знаменитого еще по России хормейстера А. А. Архангельского. Архангельский создал свой хора Праге в 1923 году из ста двадцати человек. Но через год Архангельский скончался, управление хором перенял известный А. Г. Чесноков, но ненадолго: переехал в Париж, и хор самораспустился.

В Париже выступало несколько русских зарубежных хоров: Хор донских казаков Сергея Жарова, воспитанника (если не ошибаюсь) Московского синодального училища. Этот хор (с «плясками и свистом») имел международный успех, гастролируя во всем мире. Вокально соперничавший с ним был хор имени атамана Платова, руководимый Николаем Кострюковым. И этот хор успешно объездил весь мир.

Но если хоры русской народной песни в Париже успешно делали ставку на «русскую грусть» и «русскую удаль» с залихватскими плясками, то знаменитый (так вполне можно сказать) парижский церковный хор Н. Афонского был хором тонкой и сложной художественности исполнения как церковных песнопений, так (иногда) и светского пения. Хор Афонского выступал (в концертах) вместе с Ф. И. Шаляпиным. Н. Афонский был не только выдающимся регентом, но и композитором церковных богослужебных песнопений. Говорят, что Шаляпин считал хор Афонского «лучшим в мире». Похвально и лестно отзывались о хоре Афонского — Гречанинов, Черепнин, Рахманинов. А им и книги в руки!

Большую вокальную русскую ценность за рубежом представлял знаменитый квартет Ник. Ник. Кедрова. До революции его квартет знала вся музыкальная Россия. Н. Н. Кедров был профессором Петербургской консерватории и руководителем придворной певческой капеллы. Став эмигрантом, в Париже в 20-х годах Н. Н. Кедров восстановил квартет и объехал с ним весь мир, имея везде успех. Н. Н. Кедров был не только «душой квартета», но и композитором церковного пения, он автор «Вселенской литургии» и «Отче наш», до сих пор исполняющихся в зарубежных русских православных церквах. Много духовных концертов квартет Н. Н. Кедрова давал в католических храмах. Умер Н. Н. Кедров в 1940 году. Сменил его, как «душу квартета», Н. Н. Кедров-младший (его сын).

Говоря о русских хорах, не могу не сказать о зарубежных цыганах. В России цыганская песня, как нигде (может быть в Венгрии, в Румынии?), навсегда переплелась с русской. Кто только не был страстным «цыганоманом» из русских писателей: Лев Толстой, А. Пушкин, Н. Некрасов, Аполлон Григорьев, А. Апухтин, Н. Лесков. Н. С. Лесков изумительно передал самую суть цыганщины, этого «достигательного», как он говорил, пения. Приведу цитату из «Очарованного странника»: Вот цыгане покашляли, и молодой взял в руки гитару, и она запела. Знаете… их пение обыкновенно достигательное и за сердца трогает, а я как услыхал этот самый ее голос… ужасно мне понравилось! Начала она так, как будто грубовато, мужественно эдак: «Мо-о-ре во-оо-ет мо-оре стонет». Точно в действительности слышно, как и море стонет, и в нем человек поглощенный бьется. А потом вдруг в голосе совсем другая перемена, обращенье к звезде: «Золотая, дорогая, предвещательница дня, при тебе беда земная недоступна для меня». И опять новая обратность, чего не ждешь. У них все с этими обращениями, то плачет, томит, просто душу из тебя вынимает, а потом вдруг хватит в другом роде и точно сразу опять сердце вставит… Так и тут она это «море»-то с «челном» всколыхнула, а другие как завизжат всем хором:

Почему цыганская песня могла так действовать на русского человека? По-моему, потому, что в славянах вообще, а в русских особенно, живет некая тяга к исступлению чувств. Пример тому — страстный жизнелюб Аполлон Григорьев, обессмертивший себя «Цыганской венгеркой». Это тоска по стихийности, по первозданности, по этому самому «das Elementare».

В молодости, в России, я любил цыганщину. Но послушать настоящих цыган живьем довелось только раз. Зато этот «раз» я навек запомнил. Было это, к сожалению, не у «Яра» и не с загулом. А был это чинный большой концерт в Благородном собрании в Москве в 1915 году всего цыганского хора от «Яра» во главе с незабываемой Настей Поляковой. Концерт давали цыгане в пользу раненых на войне солдат и офицеров, лежавших в московских госпиталях.

Как сейчас помню, чудесный зал Благородного собрания — битком. На сцену выходят яровские цыгане и цыганки в разноцветных, своеобразных, ярких одеяниях с монистами. А когда этот очень большой хор заполнил эстраду, под бурные аплодисменты зала, вышла и знаменитая Настя Полякова: одета в ярко-красное (какое-то «горящее») платье, смуглая, как «суглинковая», статная. А за ней два гитариста — в цыганских цветных костюмах. Настя встала в середине эстрады, впереди хора, гитаристы — по бокам. И началось. Чего только Настя Полякова тогда не пела: «Ах да не вечерняя» (любимая песня Льва Толстого), «В час роковой», «Отойди, не гляди», «Успокой меня неспокойного, осчастливь меня несчастливого»… А гитаристы на своих «красношековских» гитарах (гитары все в лентах) такими переборами аккомпанировали, что «закачаешься».

А потом? А потом — всего лет через семь-восемь — Настя Полякова с цыганским хором (уж не таким большим, но хорошим) пела в дорогом ночном парижском ресторане (кажется, в «Щехерезаде»). Хором управлял ее брат Дмитрий Поляков, в хору и соло пели, ей полетать, знаменитые цыганки — Нюра Массальская, Ганна Мархаленко, пел и ныне здравствующий (девяноста пяти лет) знаменитый Владимир Поляков, ее племянник, пели чудесные цыгане Дмитриевичи.

Наездами в Париже бывал знаменитый исполнитель цыганского романса — Юрий Морфесси. «Правнук греческого пирата», как он говорил о себе. Успех у него всегда бывал небывалый. Такой же, как и во всей России до революции. В России Морфесси пел даже перед государем на яхте «Полярная звезда», за что получил царский подарок — запонки с бриллиантовыми орлами. Еще любимцем цыганщины у русских парижан был бывший летчик Н. Г. Севе реки и, большой друг Морфесси, сын знаменитого до революции певца.