Роман Гуль - Я унес Россию. Апология русской эмиграции

Разумеется, слово свое М.С. сдержал: составил письмо «по масонской линии» к депутату от Лот-и-Гаронн — Гастону Мартэн, прося похлопотать в министерстве внутренних дел о визах для семьи «нашего брата Романа Гуля».

С этим письмом, захватив свои книги на французском языке («Азеф», издательство Галлимар; «Тухачевский», издательство Мальфер; «Красные маршалы», издательство Бержэ-Левро), я отправился к Гастону Мартэн, с которым М.С. договорился о моем с ним свидании. Принял меня Гастон Мартэн весьма любезно в приятной квартире. Он был маленький, кругленький «французик из Бордо» (и действительно был из Бордо!). Поблагодарив за книги с «дедикасами», сказал, что напишет о них в газете «Л'Эвр». И действительно написал довольно лестно. О Тухачевском: «Nous avons eu déjà l'occasion de signaler ici même les livres de m. Roman Goul, et le caractere à la fois coloré, direct et un peu sommaire de leur présentation historique. L'ouvrage actuel est une biographie plus fouillée et semble-t-il plus objective, de l'actuel chef de l'armée rouge… Grâce à l'ouvrage actuel nous en possédons du moins un récit vivant et précis».

Гастон Мартэн, разумеется, обещал написать в министерство внутренних дел о визах. Вообще, «было все очень любезно». Но эти «масонские связи» оказались, грубо говоря, липой. Как и раньше, в визах мне было отказано тем же «вежливым» мсье Бланшаром. А дальше я увидел, что у Маргулиеса никаких «магических» связей просто нет. И в этом смысле мой «прыжок» («прыгайте, гражданин!») оказался совершенно напрасным. Но о «прыжке» я не жалел, ибо встретил много интересных людей.

Во-первых, Маргулиес. Как-то М.С. рассказал мне, почему он так скоропалительно покинул Россию. Известно, что в 1912 году в Сибири, на Ленских приисках произошел расстрел демонстрации рабочих, вызвавший по всей России общее негодование. Зато теперь любые расстрелы в СССР, став «бытовым явлением», никаких общественных негодований не вызывают, ибо и общественности-то просто нет. Дело о ленском расстреле в конце концов перешло в суд. Адвокатом со стороны рабочих выступил А. Ф. Керенский (совершенно безвозмездно, конечно, слава дороже денег!), а со стороны предпринимателей — М. С. Маргулиес. И вот сразу после Октября, когда в Петербурге большевицкие банды врывались в квартиры «буржуев» с обыском — искать, «нет ли оружия», к М. С. Маргулиес у тоже ворвались. «Конечно, никакого оружия у меня не было, — рассказывал Маргулиес, — но командовал отрядом какой-то еврей, полуинтеллигент, страшная бестия! И эта бестия спросила меня, тот ли я самый адвокат Маргулиес, который выступал на процессе о ленском расстреле со стороны „капиталистов и империалистов“? (Ленские прииски принадлежали смешанной англо-русской компании.) Да, говорю, выступал на процессе, но ничего против рабочих не говорил. А эта бестия никак не отвязывается; нас, говорит, не интересует, что вы говорили, мы это можем установить. Нас интересует, почему эти „капиталисты и империалисты“ обратились именно к вам, а не к другому адвокату? Этого, говорю, я вам объяснить не могу, не знаю почему… Ну, одним словом, под конец он отвязался, но ушел с какими-то полуугрозами. И я понял, что лучше мне — от греха подальше — эмигрировать. И вскоре же покинул Россию…»

Помню, за одним из завтраков М.С. угостил меня графом Орловым-Давыдовым. В России Орловы-Давыдовы были несметно богаты, о них говорили, что им принадлежит не то весь правый, не то весь левый берег Волги. Сейчас со мной за завтраком сидел большой (такой же, как Маргулиес), полный, с расплывшимся лицом старый человек, очень приятный в манерах, в разговоре. Маргулиес (до завтрака) мне сказал, что граф — старый масон, высокого градуса. Это именно он во времена Временного правительства ежевечерне или еженощно, вместе с вел. кн. Николаем Михайловичем (историком), приезжали к замученному за день премьеру Керенскому и вели с ним какие-то долгие разговоры, причем граф привозил с собой своего повара, который готовил ужин для трех друзей. Думаю, это были масонские визиты. Думаю, что либеральный вел. кн. Николай Михайлович был тоже вольный каменщик.

Но, завтракая и разговаривая с графом, я видел перед собой только старого русского барина, светского человека, а отнюдь не какого-нибудь «государственного мужа». И в моем представлении этот старый барин связывался только с известным цыганским романсом «Я ехала домой, / Душа была полна / Неясным для самой, / Каким-то новым счастьем…». Когда я был гимназистом, во всех газетах шли отчеты о скандальном процессе известной петербургской певицы Пуарэ и графа Орлова-Давыдова. В чем там была суть, уж не помню, знаю только, что для этой цыганской певицы, возлюбленной графа, кто-то сочинил ставший знаменитым этот романс, и Пуарэ исполняла его «бесподобно»: как она «ехала домой» и как что-то там «поняла»…

Гораздо интересней были завтраки с Маргулиесом, когда мы были вдвоем. Он рассказывал и рассказывал. Например, я как-то спросил его, масон ли Керенский? Маргулиес отмахнулся: «Да какой он масон! Нет. Он был в думской масонской группе, но эта же группа как масонская не признавалась ни во Франции, ни в Англии, потому что это было не ритуальное масонство, а именно группа, политически сочувствующая масонским либеральным идеям. Ни инсталляций, ни лож, ничего там не было, были только некие политические связи с заграничными масонами. Только и всего. Были там Некрасов, Терещенко… А когда Керенский стал эмигрантом и приехал в Париж, он в масонство не вошел, не захотел. И вот недавно он читал у нас в „Великом Востоке“ доклад о положении в России. Но доклад был en tenue blanche». Я спросил, что это такое? М.С. объяснил, что в масонские храмы часто приглашают на доклады разных политических и общественных деятелей не масонов, и тогда доклады их проходят, как обыкновенные лекции (без лент, передников, без всякого ритуала, разумеется). Это и называется на масонском языке — en tenue blanche.

Спрашивал я Маргулиеса о Милюкове и Гучкове — масоны ли они? Маргулиес рассказал, что и того и другого долго уговаривали вступить в орден, ибо их вступление было бы ценно, но и тот и другой отказались. Милюков на все уговоры отвечал: «Я не мистик, а потому масоном стать не могу». «И что вы хотите, он был прав, — говорил М.С., — до седых волос его любимым героем в русской литературе остается Базаров. А каким же масоном может быть Базаров? Кизеветтер правильно назвал Милюкова: „семидесятилетний комсомолец“!» — «А Гучков?» — «И он отказался, заявив себя верным сыном Православной Церкви». — «Но ведь верующие православные в масонстве есть и были?» — «Конечно. У Гучкова это была просто отговорка. Причем им обоим предлагали ведь не посвящение в „ученики“, а сразу наивысший тридцать третий градус! Из русских его имеют только двое: я и Маклаков». — «А в какой ложе Маклаков?» — «У нас в „Великом Востоке“, в ложе „Северная Звезда“».