Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Итак, граф Карл Васильевич [Нессельроде, начальник Булгакова по Архиву Министерства иностранных дел] будет сюда. Очень рады, а что касается до Малиновского, то этот не имеет помышления оставлять Архив и Сенат, как ни хил.

Александр. Москва, 19 октября 1831 года

День был прекраснейший, приехали мы во дворец, скоро был и выход, пошли коридором в Чудов, где было молебствие с коленопреклонением, потом при пушечной пальбе – многолетие царскому дому, победоносному воинству и вечная память покойному цесаревичу и на войне убиенным. Возвратились в залу, где съехались дамы для представления ее величеству. Их было не так много, ибо не успели все нашить русские платья, но сотня была. После позвали Сенат, представлял слепой Гагарин, и государь изволил явиться и тут быть; после мы, придворные, пошли, я ждал свою очередь. Государь, увидев меня, подозвал к себе: «Здоров ли ты?» – «У вас, государь, нет больных с приезда вашего величества». Изволил улыбнуться и кивнуть головою. «Что делает милая Ольга?» – «Здорова, ваше величество, возится с брюшком своим». – «Не могу себе представить, это должно быть смешно – видеть ее в этом положении; ей есть уже 16 лет?» – «17 минуло, ваше величество». – «Когда ты ее увидишь?» – «Отсюда поедем к ней, я и дочь, чтобы ей рассказать, что здесь происходило». – «Так прошу же, – прибавил государь, – начать рассказ тем, что я велел ей кланяться». – «Слушаю, ваше величество!» – «Помнит она маскарад князя Волконского?» – «Очень часто говорит о нем». Между тем товарищи мои все подвигались к ручке; сделался большой промежуток, и я, поклонясь государю, который начал говорить с князем Андреем Ивановичем Горчаковым, кинулся скорее догонять нить придворную. Императрица изволила спросить обо мне и о жене, потом сказала: «Ваша дочь сделалась еще красивее с тех пор, как я ее видела, она подлинно прелестна, а что поделывает сестричка? Я знаю, что она брюхата, это должно быть забавно». – «Мы не можем к этому привыкнуть, ваше величество». – «Когда она рожает?» – «Примерно через месяц».

Государыня, казалось, устала от всех этих церемоний, а потому я сам осмелился поклониться и уступить место следовавшему за мною камергеру Ржевскому. Всех гнали вон, другие входили по мере для представления; но в эту минуту, что я шел тоже вон, государь изволил мне сказать: «Ты здешних всех должен знать; кто этот генерал?» – «Это генерал-лейтенант Гвоздев». Так сделалось, что я уже и не вышел из комнаты, встал возле князя Урусова и видел весь полный сеанс представления. Как кончилось все, императрица, несмотря на усталость свою, обошла опять всех фрейлин, кои стояли в шеренгу вдоль окон, и со всеми почти разговаривала. Когда подошла она к Соловой, стоявшей возле Катеньки, то народ (коим площадь была точно как вымощена, только и видно было, что бесчисленное множество голов, одна подле другой), увидев государыню, закричал «ура!» Катенька обернулась смотреть на эту единственную, прекрасную картину, да и загляделась, не видала, что императрица с нею поравнялась. Соловая ее толкнула, а императрица, увидев ее замешательство, сказала милостиво: «Я очень хорошо понимаю ваше любопытство: это зрелище и подлинно восхитительно, и я частенько подхожу к окну, чтобы им насладиться; у нас такого нет в Петербурге». – «Но я думаю, ваше величество, что нигде нельзя увидеть такой картины». – «Подлинно так, и сии купола, позолоченные прекрасным солнцем, – это так внушительно». – «Ваше величество сильно устали?» – «Признаюсь, да, я просила Глебову сесть, и потом это платье… – указывая на длинный бархатный хвост; потом по-русски прибавила: – Мочи моей нет, я как водовозная лошадь». Дойдя до княгини Татьяны Васильевны, изволила государыня откланяться и отретироваться.

Я стал надевать шаль на Катеньку, чтобы ехать. Вдруг выходит княгиня Волконская и зовет к императрице в кабинет Катю, Озерову и Щербатову. Государыня им сказала: «Вы удивлены, что я вас прошу; император сего пожелал»; а государь сказал, взяв руку Катеньки в свою: «Теперь вы у меня в гостях, жена у меня не ревнива и позволила мне вас принять у нее». Тут опять был разговор об Ольге: выше ли она или ниже Кати? «Скажи мне, любезная, – спросила императрица, – вы только две сестры?» – «Две, ваше величество». – «Как жаль! Такой красивой породы надобно, чтобы было поболее! Сколько у вас братьев?» – И много расспрашивала о Пашке. «Передайте Ольге мои комплименты, – сказал государь, – и скажите ей, чтобы не теряла времени». Императрица покачала головою государю и засмеялась.

«Приедете ли вы зимою в Петербург?» – спросила императрица. «Я не знаю, государыня, сие не от меня зависит». – «Впрочем, – сказала императрица, – до зимы еще есть время»; «Теперь, – прибавил государь, – надобно здесь веселиться; вот приедет Михаил Павлович, это будет лафа для вас». Прощаясь, государыня сказала Катеньке: «Я вас увижу, не правда ли, во вторник в Собрании? До свидания, любезнейшая!» Не поверишь, какой шум наделал в залах этот особенный прием, и все кинулись спрашивать: зачем? зачем? Кажется, я тебе все главное рассказал; дело в том, что невозможно более засыпать милостями; мы сильно это чувствуем.

Да! Забыл я еще сказать, что после представлений ввели нас восьмерых старшин к их величествам звать их на вторник.

Сенатор Салтыков произнес речь от имени всего дворянства. Государь отвечал: «Будем, будем непременно и я, и жена, разве занемогу». Тогда мы вдруг все, как будто сговорились, сказали громко: «Боже сохрани!» После поехали мы к Ольге, ей все пересказать и исполнить все приказания государя.

Кроме прекрасного дня, получено было и радостное известие очень кстати. Я слышал, как государь говорил, что в Петербурге перед молебствием получено было известие о взятии Люблина, а здесь, в Москве, – о взятии Замостья.

Уже весь город наполнен известием об увольнении Закревского; приехавшие с государем это рассказали, и именно Адлерберг. Все генерально жалеют, что государь лишается столь верного слуги, а некоторые недоброжелатели говорят, что при отличных своих качествах Закревский был не на своем месте, что ему бы занимать место Чернышева. Теперь это новость дня. Я был у доброго Черткова; он получил письмо от Закревского, которое мне показывал. Он уведомляет его, что вовсе оставляет службу. У Фавста видел я указ, который не может быть приятен другу Арсению. Надобно думать, что Комитет министров к нему не благоволит. Отказ девяноста двух награждений, испрашиваемых Арсением Андреевичем для чиновников кавказских за холеру, не может ему не быть неприятным. Можно было не делать огласки. Другому бы это ничего, но я знаю щекотливость Закревского. Всякий добрый русский пожалеет, что человек, как он, жить будет в бездействии. Здесь же говорят, что Дашкова на место Закревского по министерству, что в Финляндию – Меншикова, а на место Дашкова – Блудова.