Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Александр. Москва, 23 октября 1831 года

Ну, мой любезный друг, я в такой радости, в таком полном удовольствии от вчерашнего вечера, что, приехав домой, не спал до трех часов утра, то есть два часа все рассказывал жене, что происходило. Написать все невозможно, и не упомнишь, а надобно тебе сообщить главное.

Наташа, боясь, чтобы я не опоздал, ранее послала Катеньку, и хорошо сделала, ибо государыня вышла ранее назначенного часа, и большая часть гостей после приехала. Я буду писать отрывисто, сокращенно и беспорядочно, но ты поймешь. Когда я вошел в залу маленькую, все играли в шнурок, или веревочку. Меня сконфузило это несколько. Государыня, увидев меня, изволила громко сказать: «А, вот и папа!» Я подошел к императрице, она изволила в ту же минуту сидеть и чай кушать. «Вы, верно, приехали из театра?» – «Я бы не решился пойти туда в день, когда ваше величество мне приказывает явиться; я был у дочери, коей несколько нездоровилось, это меня задержало». – «Надеюсь, вы там более не нужны?» – «Нет, государыня, это у нее прошло». Потом изволила входить в большие подробности о времени родов, об акушерке, бабке, кормилице.

Государь изволил сказать: «Положи шляпу и ступай играть». Я встал. Заговорил с соседом своим Бенкендорфом о Волкове, государь хвать меня по руке. Я не ожидал и сделал движение необыкновенное. – «А ты думал, что я драться не умею? Ступай-ка, отыграйся на других». Очень весело продолжалась игра эта. После играли в «Жив, жив курилка». Тут была уже ужасная хохотня; особенно императрица боялась, что у нее погаснет в руках, отдавала с криком лучину соседу, а иной раз кидала на пол, когда не скоро брали лучинку из рук ее. Государь собирал фанты, кои после разыгрывали. «Я знаю, – сказала императрица, – что вы играете красивые вальсы; садитесь, прошу вас, за клавикорды». (Поутру были у Катеньки княжна Урусова и графиня Моден; первая меня предупредила, что сказывала императрице, что у меня есть славные вальсы венские, так я делал репетицию дома, чтобы не стать в пень, и наиграл штук 20 венских вальсов лучших.) Императрица подошла ко мне и сказала: «Видно, что вы были в Вене и в Берлине, вы играете вальсы точно как нужно, и это хорошо танцуется; не устали ли вы, а то у нас есть мадемуазель Озерова, чтобы вас подменить?» Нечего делать, играл до самого нельзя. Как кончилось, государь закричал через комнату: «Спасибо, Булгаков, оркестр славно шел!»

После князь Петр Михайлович привел какого-то мальчика играть на фортепьяно, но он играл довольно дурно и не в каданс. После вальса была французская кадриль, это не по моей части. Я было и сел, но государыня сказала: «Нам не хватает пары, Булгаков, возьмите княжну Урусову» (Наташу). Я встал с нею. Теперешние танцы не суть важны, а потому я кое-как и протанцевал, хотя делать приходилось фигуру с императрицею, против нас стоявшею. После танцевали мазурку, и это не моя часть; я сел возле князя Дмитрия Владимировича, который играл в вист, смотреть, но вдруг подходит Моден. «Императрица просит вас танцевать с нею мазурку». Нечего делать, собрал все свое умение. Государыня Катеньке говорила два раза, что я танцую очень хорошо. «Да, ваше величество, все в том соглашаются, что папа прекрасно вальсирует, он был знаменит в свое время». – «Как вальсирует? Он прекрасно пляшет всякий танец. Хотя папа скоро станет дедушкой, он очень легок; к тому же он тонок». – «Кто тонок? Надеюсь, не я?» – сказал государь, подойдя. «Я говорю об ее отце, он ведь не стар».

Государь спросил у меня: «А сколько вам лет, Булгаков?» – «Прикажете, государь, правду говорить?» – «Правду; не скрывай ни дня». – «В ноябре будет 50». – «Вы прекрасно сохранены для вашего возраста, сможете плясать еще пять-шесть лет. Тогда вы возьмете ребенка мадемуазель Ольги… Я-то хорош! Мадемуазель Ольга! Ребенка княгини Ольги, – прибавил государь, – посадите себе на плечи и будете плясать с ним». Тут государь опять заговорил об Ольге. «Она так довольна, что имела счастие видеть ваше величество хоть издали». – «Где? Когда?» – «Как выехать изволили в экзерциргауз». Долго расспрашивал, где это было, в каком была экипаже, и очень сожалел, что ее не видал.

После был попурри. Государыня приказала мне взять даму, оставалась только графиня Моден, которая хотела было отдыхать в продолжение этого танца. Их величества и меня, и Катеньку часто удостаивали разговора. Урусова подвела императрице меня и флигель-адъютанта Монроэ. «Что вы выбираете, Петербург или Москву?» – «Москву», – отвечала тотчас императрица и, подходя ко мне с жестом начинать вальс, сказала: «Парирую, что Москва – это вы». Также государю подвели Катю и графиню Протасову, спрашивая: «Никогда или всегда?» – «О! Скорее всегда». Вышло, что Катенька была «всегда», и государь, вальсируя с нею, сказал очень милостиво: «Не беру слова своего назад, я и лучшего не желал бы, как танцевать всегда с вами». После за маленькими столиками ужинали. Государь был один за особенным маленьким столиком, возле столика государыни. После ужина несколько побыли, и их величества откланяться изволили.

Долго, долго не забуду я этого вечера. Я тебе не сказал половины всего. Это была точно семейная, простая, бесцеремонная беседа. У нас часто не удаются эти маленькие игры, как говорится, дышат на ладан; но тут все были расположены к веселию, и государь был истинно не государем, а добрым каким-то отцом в семействе и между короткими знакомыми. Я привожу тебе реестр всем бывшим, составленный их величествами самими. Я никогда не постигну, как такие ангелы доброты могут иметь недоброжелателей, и целая Польша почти восстала. При бесчисленных своих заботах, какое видно спокойствие на государевом челе, как он весел, как всякая безделица его забавляет, как он нежен, попечителей об императрице!

«Что брат твой делает?» – «Скучает, ваше императорское величество. Было их время, теперь наше счастливое время настало». Жаль, что прервался этот разговор, столь для меня приятный; но императрица отвела государя зачем-то, и после пошел он в другую сторону. Адлерберг сидел за ужином возле Катеньки и сказывал ей: «Никогда не видали мы такой вечеринки; давно уже, как имел я счастье быть близ императора, ибо ведь собрания в Аничковом дворце многочисленны, и там всегда род этикета, а здесь нам недостает только быть в сюртуках». Ну, брат! Истинно душа напиталась. Катенька проходила в мазурке мимо их величеств, государь сказал: «Как она хорошо танцует». – «О да, она очаровательна! – прибавила императрица; потом, обращаясь ко мне: – Вы должны быть счастливы такой дочерью». – «Это милости вашего величества к моим детям делают меня счастливым сверх всякой меры».

Жаль мне, ежели что забыл, но, кажется, главное тебе все сказал. Не забыть комиссию. За ужином Бенкендорф спросил: «Вы пишете брату?» – «Всякий день». – «Всякий день? Это, легко сказать, 365 писем в год?» – «Нет, кроме воскресений, когда почты нет, то есть минус 52 дня». – «Прошу вас передать ему тысячу любезностей от меня, пью за его здоровье» (у него как раз в руке был стакан шампанского). Вот и комиссия выполнена.