Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Как было приказано, мы явились с Ольгою к двенадцати часам во дворец. В первой зале нашли мы множество людей: князя Дмитрия Владимировича, Бенкендорфа, Орлова, князя Сергея Ивановича Гагарина, много флигель-адъютантов и других придворных. Лобанов посадил Ольгу, доложили об нас. Скоро вышел камердинер и ввел нас в гостиную. Тут нашли мы наследника, игравшего со своими пажами, Виельгорским и Паткулем, Мердера и княжну Урусову. Я представил Ольгу его высочеству. Только было вступили они в разговор, – вышла императрица, взяла Ольгу за руку и повела ее в другую комнату. Я остановился у порога. Государыня после первых приветствий поклонилась мне и сказала: «Пойдемте в мой кабинет». Тут сама изволила сесть и посадила Ольгу против себя; поговорив несколько, и мне сказала: «Садитесь же, прошу вас. Вы должны очень гордиться, ибо мне доложили о княгине Долгоруковой с мужем. Рассказывал вам папа, как мы вчера танцевали?» – «Да, ваше величество, бал был восхитителен». – «Были прекрасные туалеты. Ваша сестра была очень красива». – «Я это знаю». – «Она совершенно прелестна, ибо она не зависит, как другие дамы, от своего парикмахера. Она всегда со вкусом причесана. Это ужасно, уже не знаешь, что сделать, чтобы разнообразить». – Я: «Все вчера любовались прической вашего императорского величества». – «Правда, я была вчера хорошо причесана». Тут были рассуждения о туалетах. Государыня сказала: «Уже и не знаешь, что надеть. А вы досадуете, что брюхаты и не можете принимать участия во всех этих безумствах». – «Моя сестра страстно любит танцевать, а я так никогда особо танцевать не любила, государыня, не увлекалась».

Заговорили о Москве, которую государыня очень хвалила; спрашивала о многих здешних домах. Я сказал, что народ предсказывает ее величеству сына Михаила. «Возможно, что у меня будет еще сын и что он будет Михаил. Вы знали мою покойную матушку?» – «Я видел ее в Петербурге, государыня, а в Неаполе знал вашего дядю, принца Мекленбург-Стрелицкого, мы вместе лазали на Везувий». Говорили о Неаполе. Императрица стала считать всех детей своей матушки, потом детей императрицы Марии Федоровны, потом своих, спросила, сколько я имел, удивлялась, что мы имели их 12, сожалела очень об умерших, входила в подробности об них и об живых. Много спрашивала о Пашке. Я сказал, что Пашка не снимает гусарский мундир твоего подарения и караулит все государя у окна. Казалось, что ее величество имела желание его видеть. Катеньку очень выхваливала, делала сравнение с Ольгою, после сказала: «Но г-жа Булгакова совершенно не показывается». – «Она занята своей службой». – «Как службою?» – «Да, государыня, она одевает русскую армию, ибо поставляет сукно для солдат». – «Как? Так это она этим занимается, а не вы?» – «Я в этом не разбираюсь, государыня». Говорила о сукнах, бывших на выставке, вспомнила, что не было тут солдатских. Кажется, тут государыня пересела спиной к окошкам, жалуясь, что глаза немного болят.

Государь изволил выйти, сделал мне рукою поклон, как военные кланяются на улицах, в шляпах встречаясь, а Ольге сказал: «Пожалуйте ручку вашу». Ольга сняла перчатку проворно, покуда государь говорил: «Постойте, я найду место без перчатки». Он поцеловал руку, а Ольга поцеловала его в щеку. Государь сказал: «Вот так запросто, без большого туалета, милости просим к нам; а где вам представляться, одеваться и на балы ездить? Я слышал, что вы вчера до упаду вальсировали?» Ольга засмеялась и отвечала: «Я и прежде не большая охотница была до вальсов, а теперь и поневоле». – «Вот у вас усердный танцовщик папа; спасибо ему, не ленится, когда у нас бывает. Что, очень пухнут ноги?» – «Не могу жаловаться, государь». – «А как вы располагаете родить?» – «Полагают, что к 20-му числу; а папенька просит, чтобы было в его или сестрицыны именины, 23-го или 24-го числа». – «Ну, это на заказ не делается! Бог милостив, не надобно трусить. Вот императрица вам скажет, что это вещь не такая страшная – родить. Я желаю очень, чтобы это было, покуда я в Москве: тогда, кроме дружбы, будет и родство». – «Ах, государь! Я, право, не знаю, как и чем заслужить все ваши милости». – «Своими милостями, – отвечал государь, взяв Ольгу за руку. – Мне жаль, что не могу с вами быть долее: пора к разводу. Очень рад, что вы у нас были; нельзя ручаться, счет не всегда верен: может быть, и завтра запишетесь в маменьки. Прощайте, будьте здоровы и берегите себя».

Мы было встали ехать, но императрица сказала: «Разве вы торопитесь? Ежели нет, то оставайтесь еще у нас». Мы сели опять, и разговор возобновился. «Собираетесь ли вы водвориться в Петербурге?» – «Думаем, ваше императорское величество. Мой муж очень любит Петербург, а родители мои здесь». – «Но я надеюсь, мы часто будем видеться». – «А там у меня дядя, которого мы все нежно любим». – «Да, почт-директор, этого все любят, он так обходителен. Его жена – молдаванка, не так ли?» Тут начала ее величество расспрашивать о твоих детях, потом сказала: «Не знаю почему, но мне казалось, что ваше семейство не чисто русское». – «Простите, ваше величество, мы литовского происхождения, очень давно наши предки были князьями, как сие доказывает история России, но мы с братом родились в Константинополе». Тут касательно этого было много вопросов. Я сказал, что мы начали по-русски лепетать, возвратясь в Россию, а в ребячестве говорили по-гречески все, – и проч. подробности о батюшке, заключении его и проч. Казалось, что императрицу это интересовало.

Была после речь о Катеньке, которую ее величество выхваляла очень, делала опять сравнение между ними. Меня спрашивала, кого более люблю из них, называла меня счастливым отцом, хвалить изволила воспитание, данное им. «У вас лицо более осунувшееся, нежели на балу князя Голицына». – «Дело в том, государыня, что там было освещение, а теперь вы видите дочь мою при дневном свете». – «Смотрите, не родите у меня здесь, любезная! – прибавила императрица, захохотав. – Вы обыкновенно рано встаете?» – «Напротив, ваше императорское величество; я люблю долго поспать». – «Ах! Боже мой, а я-то вас позвала к себе так рано! Ежели бы я знала, то назначила бы другой час (какая милость!), но я была уверена, что в полдень нас не потревожат, и мы смогли поговорить в свое удовольствие. Боюсь вас стеснить, удерживая еще долее. Вы будете со мною церемонии разводить. Я очень рада, что вам ничто не помешало прийти ко мне; в таком положении никогда не можешь располагать своим временем, как того хочется».

Государыня встала, взяла за руку Ольгу и поцеловалась с нею. «Так что прошу вас, – изволила она сказать, – родить, пока мы здесь, чтобы император мог быть на крестинах; но ежели вы родите после нашего отъезда, он от того своих прав не потеряет». Императрица еще поговорила в угловой комнате, провожая нас, смотрела в большие стекла на парад. «Эти славные люди не уходят от наших окон!» Из этой комнаты проводить изволила еще в гостиную, где были фрейлины Урусова и Моден. – «Прощайте, прощайте, любезнейшая, будьте здоровы, берегите себя, и счастливо вам освободиться от вашего бремени!» Мы уехали счастливы, тронуты, довольны. Аудиенция продолжалась по крайней мере три четверти часа. Я тебе главное передал, сколько память позволила, но многое, верно, упустил еще. Ольга вышла на минуту к матери, поехала к мужу и другой мама рассказывать сладкие похождения свои, а я то же делал дома. Ну уж денек! Ай да курноска наша!