Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Александр. Москва, 9 ноября 1831 года

Ну, сударь, бал был славный, человек с 400. Государь и императрица были очень веселы. Наследник танцевал мазурку с Катенькою, которая была очень авантажна. В котильоне императрица изволила меня три раза выбирать, чтобы вальсировать с нею, и сказала: «Никто здесь не вальсирует так хорошо, как вы». Покуда ужинали, государь изволил подойти ко мне и спросить: «Ну, что делает наша княгинюшка?» – «Слава Богу, здорова, но не решилась ехать сюда, хотя мы и уговаривали». – «Умница, умница, – сказал государь. – На что рисковать; быть может, что вы и ошиблись в счете. (Выходит, что государь словно угадал: мог ли я думать, что в ту минуту, как государь мне говорил это, у Ольги муки начинались!) Ты видел Урусова? (Адъютант Михаила Павловича, прибывший сегодня из Варшавы.)». – «Видел, ваше величество; он отнимает у нас надежду видеть здесь великого князя». – «Да, видно, брат не будет, а то явился бы к сегодняшнему дню. Он, вероятно, поедет навстречу к великой княгине или у нее погостит. Моя жена рассказала мне о вашем посещении; ваша дочь подлинно прелестна, мне было досадно, что не мог долее побыть с вами». Я поклонился, хотел отвечать, но императрица подозвала государя, и стали вставать из-за стола. После ужина начали котильон, который продолжался часа полтора. Государь ушел почивать, а императрица пробыть изволила до половины третьего.

Оставляю тебя на минуту, пойду к Ольге, которая, бедная, кричит; и жалко, и смешно: «Миленький доктор Рихтер, умоляю вас, выньте скорее ребеночка!»

Я вне себя. Внучка моя Александра кричит так, что любо. В 6 часов 45 минут утра Ольга благополучно разрешилась от бремени. Ольга сделала союз с царской фамилией: венчалась в рождение Михаила Павловича, родила в его именины, а сама родилась в один день с императрицею, 1 июля. Устал я ужасно: танцевал, приехал домой и вместо сна три часа стоял на коленях и помогал курноске милой. Александр послал разбудить Катю и поздравить с племянницей, я тебя поздравляю со внучкою. Попались мы в дедушки, любезный брат. Не могу тебе описать моего счастия; от радости, и счастия, и слез не вижу, что пишу.

Прежде нежели лечь спать, написал я записку Петру Михайловичу Волконскому, уведомляя о радости нашей; он мне очень дружески отвечает, благодарит, что я его обрадовал, и поздравляет. Верно, доложит государю, когда пойдет к его величеству. Государь всех лучше угадал; недаром хвалил Ольгу, что не поехала на бал.

Александр. Москва, 10 ноября 1831 года

Вообрази, мой милый, что в 12 часов был уже камер-лакей, присланный государем и императрицею узнать о здоровье Ольги и новорожденной. Велики милости их! Я попенял Александру, что не подарил ничего посланному, но сделал предложение, которое княгиня очень одобрила, а именно: после обеда мы надели мундиры и марш во дворец. Я вызвал Малышева, камердинера государя, который сказал нам, что государь изволит почивать. – «Его величество изволил посылать узнать о здоровье дочери моей…» – «Знаю, ваше превосходительство, мне было и приказано…» – «Вот зять мой, князь Долгоруков; сделайте одолжение, когда государь изволит проснуться, доложите, что я и зять мой, чувствуя милость, оказанную дочери моей, приехали сюда, чтобы повергнуть к стопам его величества нашу благодарность верноподданническую…» – «Слушаю-с! Доложу». – «Нельзя ли вызвать камердинера ее величества?» – «Можно; но ежели вам угодно то же приказать для государыни, то, ежели угодно вам, то я доложу и ее императорскому величеству». Мы поблагодарили его. Вот дело и устроено. Потом отыскали мы камер-лакея. Князь подарил ему 100 рублей, сказав, что он скоро скрылся поутру, что князь вышел было подарить его за добрую весть, но что его уже не было. Очень был доволен: «Дай Бог вашему сиятельству много детей, и чтобы государь всех крестил».

Вот как делаются друзья при дворе, даже в передней.

Вечером Катенька была дежурная, ездила в театр, бенефис мамзель Бурбье. Императрица спросила тотчас об Ольге, прибавя после: «Досадно, что вы не можете рассказать мне подробности, как бедняжка разрешилась; до вас это не касается, но, по крайней мере, папа и мама были там?» – «Да, ваше императорское величество, ибо за маменькой послали в деревню, которая неподалеку от Москвы». Все идет славно. Надобно ожидать только радостного дня крещения.

Александр. Москва, 11 ноября 1831 года

Не лягу спать, не рассказав тебе сегодняшний вечер у государыни, мой милый и любезнейший. Было не более тридцати человек. Началось разными играми. Что было смеху, беготни! Круг был из стульев; все сидят, кроме одного, перебегают, менявшись местами; кто не успеет занять место – в средине остается караулить. Государь, садясь вдруг, два стула изломал. После стали танцевать под клавикорды; так разрезвились, что даже князь Петр Михайлович танцевал французскую кадриль с княжной Урусовой. Пары одной недоставало, искали-искали – нет. «Ну так давайте же танцевать, Николай», – сказала государыня. Император отвечал: «Да ведь дамы нет». И наконец, что же сделал?

Взял Головина вместо дамы и танцевал с нами. Императрица изволила мне приказать танцевать с собою. Вот как это было. Изволила сказать мне: «Что ж, гран-папа, вы не танцуете?» – «Надобно отказываться от всяких танцев, государыня, и довольствоваться гроссфатером». Императрица засмеялась и отвечала: «Вовсе нет, вы будете танцевать, и я хочу, чтобы вы тотчас стали танцевать со мною французские».

Раза четыре государь изволил говорить со мною, называя всегда «дедушка» или «гран-папа». После ужина (за нашим столиком сидели Урусова, Катя, Чернышев, Лобанов, Адлерберг и я) я встал у фортепьяно. Государь ко мне подошел и разговаривал более четверти часа. Много об Ольге спрашивал. Очень смеялся, когда я сказал о просьбе Ольгиной Рихтеру: «Милый доктор Рихтер, дозвольте мне покормить малютку хоть разочек»; просил, чтобы Ольга береглась. «Ежели авторитета папа не хватает, просите, чтобы она делала для меня; именно после родов надобно особливо беречься. Вот она и счастлива, мать в 17 лет; она ничего более не желает, я думаю». – «Теперь у нее только крещение в мыслях, государь». – «Пусть наберется терпения; через недельку я к ней приду, и мы окрестим малютку». – «Не беспокойно ли будет вашему величеству, не угодно ли, чтобы сюда привезли новорожденную?» – «Нет, никак. Я хочу видеть и дочку, и маменьку». – «Угодно ли будет вашему величеству крестить с Катенькой моею?» – «Как не угодно, очень рад, напротив; я бы сам это предложил; теперь наши семьи породнятся, поневоле будете любить нас».

Я так смешался, так был тронут сими словами, что слезы навернулись, и я поклонился низко, чтобы скрыть свое смущение. Чем заслужить я могу такой отзыв? Спрашивать изволил о Наташе и о тех, кто был при Ольге, когда она мучилась; подошла императрица, и разговор продолжался втроем. Граф Нессельроде стоял чуть недалеко и все мог слышать, о чем я нимало не жалею: пусть знает, сколь милостив государь к нам. Император говорил об Архиве, что был там, что желает показать оный императрице, но боится, чтобы она не простудилась там. После с графом толковали мы о сем и порешили привезти во дворец любопытнейшие бумаги для ее величества. Завтра рано поеду к Малиновскому устраивать это. Этот вечер очень был сладок для меня; я тебе только главное рассказываю. Катю очень также обласкали их величества, а наследник танцевал с ней мазурку. (Забыл сказать, что, говоря мне о Кате, государь сказал: «Теперь желаю, чтобы и другая сестрица последовала примеру Ольги». – «На все воля Божия, государь; думал ли я так мол оду отдать Ольгу замуж, и прежде старшей сестры?») «Увы! – сказала императрица, – потеряет он свою танцовщицу мазурки: Сашка едет послезавтра в Петербург». Не хочется ему ехать, и он изволил мне сам сказать: «Я Москву уже потому люблю, что это моя родина». Нельзя быть милее его.