Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Князь Петр Михайлович поддел меня. Он писал тебе о благополучном разрешении Ольги через фельдъегеря, который прежде почты до вас доедет; но подробности все-таки узнаешь от меня, а они очень тебя будут интересовать. Императрица жаловалась, что немного нога болит после бала в воскресенье. – «Однако же ваше императорское величество не пожелали отдохнуть этим вечером перед завтрашним балом». – «Мне так и хотелось, но император пожелал устроить у нас маленькую вечеринку».

Кончу списком, кто были: две петербургские фрейлины, дежурная Щербатова и Бергман, другая Щербатова, Шереметева, графиня Протасова, графиня Потемкина, княгиня Голицына, графиня Апраксина, Апраксина Фофка с сестрою, генерал-адъютант князь Щербатов с женою, Бенкендорф, Чернышев, Адлерберг, Лобанов, С.Алдегонд, Игнатьев, князь Урусов и брат его, из Варшавы приехавший, граф Головкин, граф Нессельроде, князь Дмитрий Владимирович, Жуковский, Мердер, Монроэ, Загоскин и я с Катею. Забыл я тебе сказать, что вдруг в средину круга нашего стульев вошел актер Щепкин и декламировал смешивший очень монолог.

Александр. Москва, 12 ноября 1831 года

Вчерашний бал князя Сергея Михайловича Голицына был прекрасный; зато, сказывают, стоил 50 тысяч с лишком. Верю: одна иллюминация была уже необыкновенная, весь дом был в шкаликах, и улица с трех сторон набита народом, а в каретах учредилось, по обыкновению, катание. Встал я и рано, но от девяти часов до двенадцати не дали мне приняться за перо или заставляли писать, да не к тебе. Ну как мог я отказать доброму Черткову, который просидел у нас час, расспрашивая с любопытством о всем, до нас касающемся? Но давай-ка тебе рассказывать.

Императрица сидела. Катя танцевать стала французскую кадриль; подозвала к себе. – «Как себя чувствует сестричка?» – «Хорошо, ваше императорское величество». – «А малютка, – совсем маленькая, ибо там две малютки? – Да вдруг воскликнула: – Ах, какое платье! Прямо игрушка! Надеюсь, это не отсюда». – «Это из Петербурга, я его получила готовое от дяди». – «Как, дядя Булгаков? Но, знаете ли, для мужчины это невероятно; у него столько вкуса, и как свежо платье! Видно, что это идет от обер-почтмейстера. Вы прелестны, любезная! По-моему, одно из лучших платьев, мы обе словно сговорились быть в голубом». Не одна императрица, но все генерально любовались на платье Катенькино, и сшито было так хорошо, что нечего было переделывать. Еще сказала императрица: «Эти цветы восхитительны, непонятно, розовые ли они или белые, и так хорошо идут к голубому». Дамы все жаловались, то есть многие, что им привозят все измято, что хорошо иметь дядюшку почт-директором. Как будто это не от того зависит, кто укладывает платья и посылки, чтобы дошло в целости? Ну уж спасибо тебе, блеснула твоя племянница. Государь сказал мне: «Скажи, брат балует своих племянниц?» – «Не балует, государь, а любит как дочерей своих». – «Признаться, нельзя не любить их, прекрасные обе».

Во время ужина Костя подошел к сестре; вдруг государь подошел к нему, руку левую протянул ему через плечо и сказал: «Это мой царскосельский товарищ, и мы признавались друг другу в шалостях наших. Скажи, есть охота служить?» – «Ах, государь, как не желать; мне кажется, что счастие мое начнется токмо со службою». – «А куда хочется?» – «Как папеньке угодно». – «В штатскую, так ли?» – «Точно так, ваше императорское величество». – «Ну, возьми терпение, я похлопочу у папы твоего, авось-либо и удастся». Костя отвечал смело и смеясь: «Я думаю, ваше императорское величество, что будет удача, ежели это вам точно не противно». – «Я добрых ребят люблю».

Костя поклонился и побежал меня отыскивать, чтобы рассказать радость свою. Только что вошел я в залу, где ужинали, и хотел к Вяземской подойти, государь изволил подойти, и начался разговор примерно следующий:

«Я говорил теперь с твоим сыном, мы вспоминали старину. А ты куда его прочишь?» – «В статскую службу, ваше величество». – «Почему так?» – «Я, брат мой, отец, дед – все мы служили так». – «Это не резон, ну а ежели у него охота к военной?» – «Государь, ежели бы в статской службе были шпоры и эполеты, он предпочел бы статскую службу». – «Ну нет! Эти игрушки могут забавлять в восемь лет, а не в 19; ты не Ольга, которая боится, чтобы мужа ее не убили на войне». – «Государь, ежели счастливо не быть убиту, но зато убитым слава». – «Ого! Какая славная фраза. Ты судишь-то хорошо, а делаешь не по словам; так отдавай же нам сына; он ловок, умен, жив; все это ему пригодится». – «Государь, конечно, служба военная должна шаг брать». – «Так что же?» – «Боюсь, чтобы он не избаловался до офицерства». – «На это есть надзор, не дадим ему избаловаться; у него есть дядя, считай и меня: у него будет в Москве отец, а в Петербурге другой». Я так был тронут, что поклонился, но отвечать уже не умел и не нашел что.

Теперь что мне делать? Мудрено мне идти против воли государя. Почему не служить Косте в военной? Кто знает, что его ожидает, служа под надзором общего отца нашего?

Когда Костя танцевал французскую кадриль, то государь глядел на него и сказал, кажется, Олсуфьеву: «Это единственный из всех этих господ, кто хорошо танцует и хорошо держится». И подлинно, Костя в белых штанах со стянутым мундиром очень был авантажен. Ростом он с меня почти, держится прекрасно, и хотя лицо и не совсем красивое, но приятно. Теперь, мой милый друг, ожидать буду твоих мыслей, хотя кажется, что нельзя идти против точной воли государя.

Я танцевал с графиней Моден вальс; государыня изволила подойти ко мне и сказала: «Не хотите ли сделать то, что называется у нас экстра-тур?» Я поклонился, и после одного круга собирался против места ее остановиться, но ее величество сказала мне: «Еще один тур». «Уверяю вас, – сказала императрица громко княгине Барятинской, – этот гран-папа может посрамить нынешних молодых людей». После подсела она к столам, где играли, и сказать изволила Уварову Сергею Семеновичу: «Вы тут играете, а по-смотрите-ка на этого дедушку Булгакова, как он пляшет». После в котильоне императрица изволила тоже меня выбрать, а в другой раз Урусова меня подвела к ее величеству. Вальсом и котильоном я отделался, но французскую кадриль и мазурку не танцевал. Прощаясь, хозяин обласкал Костю и повторил ему, что государь отзывался ему хорошо о нем и что он должен стараться заслуживать такое мнение и быть примером другим воспитанникам. В Косте видна большая способность поддержать молву добрую о себе и идти рядом с сестрами, о коих генерально все говорили одно и то же.

Молва, что едут около 25-го, неверна; это, нужно думать, отъезд цесаревича. Государь сам изволил мне говорить о крестинах дней через десять . Это было восьмого, стало, не думал ехать прежде 18-го. Общее мнение – что будут к вам к Николину дню. Говорят, что будут милости к 20-му числу (восшествие на престол).