Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Константин. С.-Петербург, 9 февраля 1833 года

Как тебе описать вчерашний праздник? Я, право, не знаю; но ты возьми «Тысячу и одну ночь», прочитай «Волшебную лампу», и что там описано, так сказать, во сне, то мы видели у князя Волконского наяву. К девяти часам приехали Долгоруков сам собою, а я с Наташей и Катей, которая так была мила, что вышла показаться жене, чем воспользовались Голицыны, которые тут же были. Она была подлинно прелестна. Ну-с, приехали; с заднего крыльца Катя пошла в назначенные для кадрили комнаты, а мы с Наташей в залы, где уже танцевали польские. Несколько дам были одеты богато, прекрасно, со вкусом. Подождав немного, вошло дам с восемь в календарях, похожих на третьегодичные, в их числе была императрица, а император – в домино с маскою, но так умел себя сделать меньше ростом и ходить, перекачиваясь, что я узнал его, только когда сказали, что это он. Михайло Павлович тоже был одет, я его принял за Орлова. Надобно тебе сказать, что все генералы были в армейских мундирах с простыми, красными воротниками, и от этого труднее было узнавать. Вскоре после государь и великий князь переоделись в уланский мундир и так уже оставались весь бал. Долго дожидались шествия кадрили; говорят, что у двух дам не были готовы платья, так что императрица была уже одета, а они еще не готовы; как бы то ни было, но в полночь оркестр заиграл марш, и началось шествие. Впереди князь Григорий [Григорий Петрович Волконский, сын министра двора], вылитый монстр, с большим брюхом, большими усами, и подлинно настоящий урод; за ним шли, кажется, 12 дам, все маленькие ростом, в белых платьях с украшениями; тут были Белосельская молодая, Дубенская, Хилкова, дочь Фридрихса, две Бороздины и проч.; потом кадриль, всякая дама со своим кавалером, Катя была с Дмитрием Волконским, Долгоруков с Юсуповой, и так далее; потом императрица, которую вел Воронцов, великая княгиня с графом Толстым. За ними Фридрихсша, Завадовская, Трубецкая и еще другие дамы.

Описывать комнаты не берусь, в уверении, что они будут литографированы и что вообще маскарад будет подробно описан; грех бы было сего не сделать. Императрица с великой княгиней сели на возвышенное место, окруженные Воронцовым, Толстым, многими другими кавалерами и дамами, а прочие стали пред нею танцевать кадриль, искусно составленную. Кончив танцы, опять тем же порядком сделали шествие по дому, и как воротились к императрице, то за ними вышла другая кадриль, штук восемь дам (кажется) и восемь кавалеров, одетых как во время Людовика XIV или XV. Дамы в фижмах, с мушками, с напудренными воротниками, мужчины в костюмах с париками начали танцевать менуэт и после род гавота. Очень смешно на них было смотреть. Потом пошли обыкновенные танцы; все остались в костюмах целый вечер, а в три часа пошли ужинать в другой дом, который для того открыт был, и сели ужинать. Императрицу вел Воронцов. Зала же, где тогда ужинала императорская фамилия, была открыта для танцев, и так как она возле той, где танцевали, и соединяется двумя дверьми, то в обеих танцевали, в обеих были оркестры, и от этого не было тесноты.

Представить себе нельзя великолепие и вкус, с каким все были одеты. Все дамы усеяны бриллиантами и каменьями разных цветов, а императрица – и говорить уже нечего. На ней было на несколько миллионов, но, конечно, ни на ком другом и эти украшения не могли бы сделать такого эффекта. Она точно походила на некое божество. Это надобно было видеть, а куда уж описывать! Все глядели с восхищением. Катя была прелестна. Скажи Ольге, что она бы в своего мужа опять влюбилась, если бы его видела. Я уехал во время ужина в четвертом часу, бал продолжался до шести. Стало, нельзя тебе ожидать от дам большого описания сегодня.

Государь чрезвычайно был доволен, хвалил мне очень Катеньку и сказал, что завтра изволит ехать в маскарад к Волконскому. Много навалит народу! Вспомнил прежний маскарад Волконского. Ох, жаль мне, что Ольги не было: уж она бы повеселилась с нами!

Константин. С.-Петербург, 10 февраля 1833 года

Третьего дня в Энгельгардтовом доме был бал по подписке иностранных купцов, где, однако же, много было и русских дворян, офицеров и проч. Собрано до двадцати тысяч. За ужином сидело 700 человек, а танцевали французские контрадансы сколько, ты думаешь, пар? – 200, а мазурку – 180. Я посылал Сашку с Совестром, пробыли до шести часов, а многие остались до девяти. Мои и повеселились, и покушали, особливо конфет.

Константин. С.-Петербург, 11 февраля 1833 года

Маскарад вчерашний был прекрасен. Государь, императрица и великий князь удостоили его своим присутствием. Множество было народа, и много дам маскированных. Я приехал домой с Янкою в 4 часа. Ну уж они повеселились! Наших не было; да и хорошо Катя сделала, что отдохнула после вчерашней репетиции. Сегодня бал во дворце, а завтра, целый день у князя Кочубея. Ужо опять Катя нарядится в прелестное свое платье.

Константин. С.-Петербург, 13 февраля 1833 года

Ну вот, и веселия кончились. Принялись за хрен и редьку. Катя устала и нос повесила, что нет больше театров. Третьего дня во дворце еще лучше могли мы насладиться зрелищем кадрилей. В концертной зале был поставлен балдахин, под оным двое кресел, а вокруг залы сделано было возвышение для мужчин, перед ними скамейки поставлены были для дам, так что всякий мог все видеть. Это именно очаровательно. К тому же перед императрицею сели так же прелестно одетые две великие княжны и Константин Николаевич, одетый туркою, капитан-пашою, с маленьким Мердером. Мы прекрасно видели все танцы. По-моему, Катя все-таки была всех лучше и одеждой, и собою. После начались танцы, которые продолжались до двенадцати часов, а после ужина протанцевали только несколько польских, да и шабаш. В продолжение оного кадриля государь сел в другой комнате и велел там сесть графу Апраксину и мне. Много разговаривали о публичном маскараде, где императора много масок интриговало, между прочими Икс культа. Нечего делать, должен был ее назвать.

Константин. С.-Петербург, 22 февраля 1833 года

От Жуковского из Верне в Швейцарии получил письмо. Воды несколько ему помогли, живет в Швейцарии до весны, выедет оттуда в конце мая, а в июле надеется быть здесь. Дай Бог этому доброму человеку совсем оправиться, а как плох отсюда выехал!

Александр. Москва, 23 февраля 1833 года

Сегодня никуда не гожусь я, мой милый и любезнейший брат, не гожусь, как это перо, которое кидаю и беру другое. Затормошили меня дома; всегда как будто сговорятся многие приехать отнимать у меня время, так что я вместо одиннадцати часов попал в Воспитательный дом почти в 12, оттого должен был там пробыть лишние три четверти часа; но зато кончил дела Наташины сам, не прибегая к другим; оно и лучше. Тут Рудин пришел с бумагами, коих более случилось обыкновенного. Отделался, думаю за тебя приняться; пришла милая гостья, любезная, радостная, которую всегда принимаю с удовольствием, даже когда и к тебе пишу… Ты спрашиваешь, кто эта гостья? Ах ты, недогадливый! Кому же быть гостье этой, ежели не петербургской почте? Благодарю за письмо твое от 20-го. Оно радостно, извещает об отъезде Дишки, то-то Ольга обрадуется! И с брюхом запрыгает! Ужо ей скажу, как явится обедать, а теперь не пошлю письма. От тебя была одна официальная бумага, но как я тебя благодарю за нее! Какую ты мне доставил приятную минуту! Я тотчас послал за бедной Васильевой, матерью умершего чиновника нашего, коей жалуется 300 рублей. Но ты представь себе, что тебе жалуют 300 тысяч рублей. Ну, ты бы так не обрадовался. Я видел пред собою крошечную, в землю вросшую старушку, одетую как нищая. Ей бы 25 рублей фортуна, а она 300 получит. Кинулась к ногам (вот этим испортила мою радость, дал бы еще 50 рублей своих, чтобы этого не делала), заплакала, да и встать уже не могла. Все присутствующие были тронуты. «Батюшка! Как это было? Ведь уже было отказано мне при Иване Александровиче Рушковском, я не ждала!..» – «Ну, как бы ни было, приходите за деньгами, молите Бога за государя, за князя Голицына и за Константина Яковлевича».