Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Александр. Москва, 6 июля 1829 года

Вот тебе на! Кто бы думал, что Ольга Строганова такая плутовка? Князя Дмитрия Владимировича это удивило, и он тотчас сказал: «Бьюсь об заклад, что это Ферзен [48] Граф Ферзен женился на графине Ольге Павловне Строгановой, родной племяннице князя Д.В.Голицына. виноват. Дело можно было бы устроить, не доводя до таких средств, каковы неизвестны в нашем семействе; ладно уж мы все, но вот матушку это очень огорчит, да ведь дело сделано».

Александр. Москва, 8 июля 1829 года

Новосильцев возвратился вчера, и через него много мы узнали, что знать было нужно; а писать было бы неловко, да и невозможно. Принц очень ему понравился, его обласкал; он миловиден, жив чрезвычайно, имеет большую образованность и остроту, хотя и не говорит никаким языком, кроме персидского. Спросил тотчас, где государь, скоро ли будет в Петербурге, очень нетерпелив быть в Москве, а мы этому-то и не рады; а нечего делать, придется взять на себя учреждение приема его здесь. Сам удивляюсь, как все это так скоро мы устроили, а осталось еще много делать. И у нас завелся Персидский комитет, собираться будем всякий день у князя Дмитрия Владимировича; тут Юсупов, комендант, обер-полицмейстер, губернатор, Новосильцев и я. Толкуем, устраиваем, как бы его позабавить в течение целого месяца.

У нас давеча была пальба, молебствие в соборе за взятие Силистрии. Знай наших и нашего Красовского! Бездна была народу, и все было совершенно по-праздничному.

Много здесь говорят о вашем происшествии, а нельзя не прикрасить; уверяют, что графиня Строганова, жалея о любовниках и зная упрямство матери, отказавшей Ферзену, поддалась будто на увезение дочери своей. Экая ахинея! Что ей было делать, как не простить? Дело конченное, почему же Строгановой не быть за Ферзеном? Тут нет неравенства большого, а больно, что благовоспитанная девочка столь мало показала доверенности и почтения к такой матери, какова графиня Софья Владимировна. Здесь много бродируют историю: увезде ее и не Ферзен, а его приятель Бреверн, а Ферзен ждал их где-то за Царским Селом, где все было готово, поп подкуплен за 5000 рублей, ему показали будто позволение от начальства, а ей – от родных письменное, на свадебном ужине было 20 офицеров, и она одна дама, и проч. А все дело непохвальное. Моя Ольга умно рассудила. Княгиня Наталья Николаевна Голицына рассказывала при ней, что ее тетка Ольга Строганова часто говорила: «Или Ферзен, или монастырь». – «Но тогда, – сказала наша Ольга, – почему она не выбрала монастырь раньше?»

Я сегодня был на кладбище в Покровском монастыре, пели панихиду по батюшке. Строитель отец Иона стар и хил становится, уже не служит. Монумент цел, и в порядке все. Поплакал и как будто утешился, вспомня, что всеми силами старался отца утешить и на женитьбу свою, не по-строгановски, имел его и благословение, и согласие. Обедали мы в Останкине у Чумаги в том самом доме, что ты занимал.

Был я у княгини Катерины Алексеевны Долгоруковой. Смерть мужа приняла она, как должно, с прискорбием, но без всяких женских фиглярств; признавалась, что не может не жалеть о нем, но что, не живши вместе 17 лет, натурально отвыкла от него, и что более ее поразила смерть сестры (Орловой-Денисовой), нежели мужнина; благодарит тебя за участие и просит не оставить сына ее, и проч. Я прочел ей все, что ты пишешь о покойном князе. Она мне сказала, что здесь его выдадут за богача, который оставил полтора миллиона капитала, нажитого на спекуляциях с рентами. Дело несбыточное.

Ну, брат, задали же мне комиссию! Сегодня Казанская, праздник в Семердине, а нас нет там, и бог знает, буду ли в деревне этот год; хоть бы отправить своих туда, а то разорение жить в городе.

Александр. Москва, 12 июля 1829 года

Я своих видел только во время обеда, а то целый день не было меня дома. Теперь, отделавшись на Тверской, ехал домой отдыхать, вдруг записка от обер-полицмейстера, что приехал в Москву принц Муханид-Мустафа; а так как я имею к приставу его пакет от Родофиникина, то нечего делать, поехал к нему исполнять комиссию Константина Константиновича. Как ты делаешь, – не понимаю, ибо моя теперешняя жизнь есть твоя всегдашняя; бывало, любил я спать до десяти часов, а теперь меня что-то так и пихает вон из постели в шесть часов. Ох, рад буду, когда все кончится; жена уверяет, что я похудел, как бы после болезни; да, беспокойство стоит болезни! Я исправно о всем уведомляю Родофиникина для передачи вице-канцлеру. Когда тебе буду писать завтра – право не знаю. У князя Дмитрия Владимировича репетиция нашего кортежа поутру, да и подлинно все порядочно и хорошо. Теперь может себе приезжать принц. Можешь уверить Константина Константиновича, что, право, мы не сыпем деньгами, а бережем, напротив, их; но что ныне 10 тысяч рублей? Дом один, то есть наем, стоит 2000 рублей в месяц, все экипажи – около 7000 рублей, вот уже 9000 рублей. Так как десятью тысячами увернуться? Это можно только в шутку сказать. Дай бог отделаться тридцатью тысячами; увидят в Петербурге, что им станет это посольство, а у вас еще готов Таврический дворец, а здесь все надобно было убирать. Счеты покажут, что цены были всему умеренные. Я тебе признаюсь, что очень для меня эта комиссия неприятна; нашлись бы без меня охотники и сделали бы хуже, а награждение все-таки бы схватили. Вот Сафонов толстый недоволен, что из ничего в 8 лет выведен в действительные статские советники князем Дмитрием Владимировичем, а за что? За то, что устроил бульвары. Посмотри, как теперь не станет требовать ленты, и дадут: ведь он жертвует всеми своими цветами и фруктами для принца и славно все это разместил в роде оранжереи, которая возле комнаты, для принцева кабинета назначенной.

Князь просил 50 тысяч, но я внушаю ассигновать 30 тысяч и сказать, чтобы сумму сию не превышали. Праздников царских не будет, да и на что? Такого молодого азиатца всем можно занять и позабавить.

N. нельзя без подлости. Ну зачем ему, старику, тасканье в Коломенское на встречу? Ведь он пятое, я чаю, лицо в Империи.

Александр. Москва, 13 июля 1829 года

Спасибо, право, этому милому Родофиникину, который прискакал к нам сам курьером из Подольска; меня ночью разбудили, и я ночью поехал в трактир Шора, где длинную имел с ним конференцию, а потом были мы вместе очень долго у князя Дмитрия Владимировича. Он все наши меры здесь одобрил, видел дом (распределил, кому где жить), купил конфет у Гуа и зеркальце у Котельникова для принца, да для себя сигар, табаку, трубку дорожную; и пустился в путь обратный. Мы очень с ним сдружились; он, кажется, прекрасный малый.

Александр 14 июля 1829 года

Что, верно, не угадаешь, откуда тебе пишу теперь? Так лучше же тебе сказать: из Коломенского, где я в первый раз в жизнь мою. Что за прелестное местоположение! Деды наши умели лучше нас выбирать, где быть увеселительным домам. В виду, под горою, – Москва-река, которая нигде так широка, как здесь, престрашная равнина зеленая; вдали – деревни, церкви, вправо – сад с большими кедрами, а налево – огромная Москва. Прекрасно! Я приехал сюда в 5 часов утра и завалился спать. В 7 часов будит меня Яшка. Я, испугавшись, встаю; думаю, что принц приехал, – принц, да не принц, а принц Юсупов; побранил Яшку за лишнее усердие, а с другой стороны – хорошо, что разбудил, ибо вскоре после того прибыл фельдъегерь от Ренненкампфа, который меня известил, что все устроено с принцем по условию нашему. Я написал об этом тотчас князю Дмитрию Владимировичу и пошел к Юсупову, с коим болтать должен, а лучше было бы к тебе пописать: уж нельзя будет и подумать брать перо в руки.