Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Александр. Москва, 21 июля 1829 года

Вчера я опять давал принцу урок французский; ему очень это нравится, ибо я ему не повторяю, как его учитель, который все говорит: хорошо-хорошо! Я прочел ему на одобрение распределение недели будущей (в коей не забыли, как увидишь, и Архив); он на все согласился, просил, чтобы я перевел ему это тут же при нем по-французски; он читал довольно хорошо мою руку и продержал меня у себя до четырех часов. К вечеру был он в Собрании и открыл бал сам польским с княгиней Татьяной Васильевной. Наши дамы все бросились на хоры, однако же и внизу было 1500 человек; кабы приехали все вниз, еще было бы душнее, а то были наказаны, ибо вверху такой был жар, что двух дам вывели оттуда без чувства. Принц любовался зале, но давал преимущество экзерциргаузу. Не могли мы (хотя и 12 старшин) отбивать толпу, которая все лезла на принца.

Вчера принц вдруг потребовал карету (довольно было рано, я еще не был у него) и поехал сам собою к матери несчастного Грибоедова, у коей посидел с полчаса и оставил ее очень утешенной визитом и всем, что ей говорил. Этот поступок очень мудр и делает ему честь. В понедельник сказал мне, что поедет с визитами к Юсупову, Потоцкому, графу Строганову, князю Сергею Михайловичу Голицыну и к Ртищеву [Николаю Федоровичу, бывшему главнокомандующему на Кавказе].

Князь Дмитрий Владимирович – прекрасный человек, я не могу им нахвалиться; но, сказано между нами, надобно ему все намекать, и вся эта негоциация встречи и церемониала лежала на мне, хотя в донесении моем к графу Нессельроде, которое я тебе сообщил, и отношу я все князю самому.

Александр. Москва, 22 июля 1829 года

Получил Ренненкампф повеление отправить тотчас в Петербург персидское посольство. Итак, валится с меня обуза эта. Все находят, что я ужасно похудел, авось-либо теперь поправлюсь. Принцу не очень хочется ехать; но князь Дмитрий Владимирович ему растолковал, что надобно торопиться, что он этим докажет свое нетерпение видеть скорее государя и желание исполнить скорее волю его императорского величества. Он все поджидал было известий, денег, вещей от отца и деда своего, и кажется, ему больно, что не может здесь отдарить всех, как бы желал.

Вчера у Юсупова был праздник вроде того, что давал он прусскому королю; в театре переменились только декорации, обед был скучный, длинный и нехороший. Звал он одних матадоров первых классов, всех было гостей с 40 человек, дамы ни одной.

Ура! Ура! Ура! Поздравляю тебя с взятием Эрзерума. Я приезжаю к своему принчику, в эту самую минуту нахожу у Ренненкампфа гвардии капитана Фелькерзама, прибывшего сюда курьером. Он едет в Петербург к государю с известием о занятии графом Паскевичем 26 июня Эрзерума по капитуляции. Славная весть! Фелькерзам был недолго у Ренненкампфа и спешит далее. Желаю быть первым, возвещающим тебе эту великую новость. От Воронцова также имею приятные известия: султан хочет мира, переменил тон; но, верно, Воронцов пишет и тебе это.

Александр. Москва, 23 июля 1829 года

Ай да Паскевич! Знаешь ли, что сказал мой принчик, как услышал об этом? «Паскевич так часто возвещает победы, что ему надобно иметь целую роту курьеров около себя, чтобы их отправлять к государю!» Это очень и остро, и справедливо. Принц наш едет. Так как Небольсин сделал большие приготовления для завтрашнего бала, то князь Дмитрий Владимирович удерживает принца до пятницы, а то было положили ехать завтра. Вот и конец моих хлопот! Вчера были мы на травле, но не удалась: медведи слепые, хромые, измученные, олени, волки, кабан, бык – все, что было возвещено, – не хотели как-то драться между собою, а только бегали около амфитеатра, избегая друг друга. Тут сели мы на коней и поехали к Перовой роще. На возвышении была палатка, где лакомились, а после пили чай, гоняли зайцев. У меня, право, душа была не на месте. Принц, увлекаемый охотою, скакал по лугу, наполненному кустарником и пригорками, во весь дух, опустив совершенно повода и стреляя с лошади в бегущего зайца. Долго ли тут до беды? Верно, было тут (хотя и за городом) тысяч 20 зрителей. Все любовались на него, но все также боялись. Спасибо Четвертинскому [князь Борис Антонович Святополк-Четвертинский заведовал московским дворцовым конюшенным двором], что лошадь славную дал и горячую, и вместе с тем смирную. Принц и в зайцев, и в птиц после стрелял пулями. День был бесподобный, и картина эта полуевропейская-полуазиатская хоть куда!

Александр. Москва, 24 июля 1829 года

Известия из обеих армий хороши: в одной мы на Балканах верхом, а в другой заняли Эрзерум. Управляйся, Махмуд! Со всеми сими хлопотами и умнее тебя потеряли бы голову. Мой Хозрев Аббасович (как ты его первый назвал) сегодня на прощальном балу у Небольсина, а рано поутру отправляется к вам. Праздник этот будет стоить губернатору 7000 рублей. Я думаю, что поеду принца провожать до первой станции. Вчера ехал он мимо нашего дома, перекланивался с детьми, а вечером мне сказал: «Я не знал, что вы тут живете, а то бы заехал к вашей семье и попросил бы чашку чаю; я думал, что вы в гостях были у кого-нибудь, и спросить было не у кого». Честь предложена, а от убытку мы избавлены. Во французском театре спросил он меня: «Где ваши дети?» Но я сказал, что дома, старшая дочь будучи (дуто) нездорова. Московские дамы отличаются: захотелось ему покурить в антрактах, отвели его в маленькую особую комнату; вообрази, что туда силою ворвались дамы, да еще и мамзели, между прочими и дочери князя Александра … Ужасные халды!

Я сию минуту из Черной Грязи, где опередил принца; но увы! его высочество так крепко започивал, что крики ямщиков его не разбудили. Я подходил два раза к коляске, трогал его за колено, но он спал как убитый, и понятно, ибо почти с бала Небольсина пустился в путь. Вечером он ласково со мною прощался и, даря мне шаль белую прекрасную, тысячи в три или четыре, сказал мне, что жена и дети могут носить ее в память благодарности его за все мои старания около него. Принц подарил также две шали князю Дмитрию Владимировичу и князю Юсупову одну. В доме всех прислужников задарил, кому один, кому два, кому по три червонца, также и солдатам.

Александр. Москва, 25 июля 1829 года

На балу было принцу, кажется, весело; он танцевал с Ал. Ал. Небольсиною и графиней Строгановою (графа Александра женою).

Два живописца вчера писали с принца портрет, один – знакомый тебе глухонемой Натров, и потрафили, хотя его высочество и не смирно сидел. Ему велели смотреть все на одну точку, так он меня поставил против себя, да надоело ему, так взял бумажку и карандаш и начал делать мой портрет. Я сказал, что ежели будет схож, то выпрошу, чтобы тебе или жене подарить; но принц показал свою работу только князю Дмитрию Владимировичу, сидевшему возле него, и после изорвал. Князь мне сказал, что не мастер же принц рисовать. Я нахожу, что принц – живая княгиня Софья Григорьевна Волконская, только с черными азиатскими глазами и густыми бровями. Ежели будут литографировать, как князю Дмитрию Владимировичу хочется, то пришлю тебе.