Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Александр. Москва, 8 августа 1829 года

Ежели я не пророк, то по крайней мере угадчик. В одном из моих предыдущих писем я, говоря о действиях Дибича, называю его Забалканским, а теперь ты извещаешь меня, что государь пожаловал ему сие лестное громкое название; оно еще лестнее Задунайского. Кто Дунай не переходил? А перейти Балканы не партизански, но чтобы держаться с целою армией, – это подвиг славный. Все любуются здесь медалью, выбитой для Забалканского в Берлине, особенно по ужасному сходству государева изображения. Куда любопытны будут теперь известия! Только одесское письмо меня огорчило: Щербинин пишет мне, что в самом городе умерло двое от чумы и что Воронцов взял самые строгие меры; иначе и нельзя.

Здесь случилось трагическое происшествие. Какой-то Иевлев, офицер, кажется, играл с купцами и игроками и их обыграл. Как стали расходиться (а дело было на постоялом дворе), то двое оставшихся купцов, дабы отнять деньги, убили Иевлева, положили его на постель, заперли комнату внутри и выскочили в открытое окошко, хотя и довольно было высоко. Чтобы дать подумать, что Иевлев сгорел во сне, они положили ему книгу в руки, свечку уронили, так она зажгла постель; оставя все в пламени, ушли. Поутру слышен смрад, соседи жалуются, хотят отворить комнату, – заперта снутри. Нечего делать, как дверь ломать; видят пожар, несчастный тлел в огне, но раны доказывали, что он был убит. Злодейство столь глупо было обдумано, что Яковлев, сыщик, тотчас по горячим следам пустился рыскать и нашел убийцу в Марьиной роще, пьющего чай; вся эта компания была взята под караул.

Проезжая мимо дома Бекетова на Тверской, который ломают и строят вновь, вижу много зрителей – что такое? Копая фундамент, множество выкапывают гробов с телами, а также и одни скелеты, черепа и проч. без гробов, вероятно, уже сгнивших от времени; но удивительно то, что одно тело нашлось, как будто вчера только похороненное, – волосы, борода, целы даже части одежды. Это тотчас прибрали, а то с нашим народом беда; один бы сказал: это, знать, святой! Так и не уняли бы толпу. Надобно думать, что тут было некогда кладбище.

Я был теперь у князя Дмитрия Владимировича; он показывал мне письмо, которое получил от принца Хозрева из Новограда, – самое милое, называет князя своим другом. Как-то у вас все это обойдется?

Паскевич взял еще две крепости по дороге к Трапезунду; говорят, это уже в прибавлении к «Тифлисским ведомостям». Меж ним и графом Забалканским соперничество.

Александр. Москва, 10 августа 1829 года

Родофиникин пишет мне о встрече, сделанной принцу. Ну, вы чуть не перещеголяли и нас. Также извещает меня Константин Константинович, что его высочество пробудет месяц у вас и что дом Разумовского здесь надобно оставить в неизменном виде. Что-то в целости ли дошли портреты персидские, кои я тебе послал? Здесь их ужасно раскупают. Я советовал глухонемому послать к вам экземпляров сто, верно, все разберут; но он чурается, а это надобно делать по горячим следам.

Александр. Москва, 12 августа 1829 года

Надобно ехать на Колымажный двор. Ямщики меня было поддели на 1300 рублей, ссылаясь на Четвертинского, который в деревне, но я это вывел наружу. Никто верить не хочет, что мы извернулись тридцатью тысячами: 8 карет, 7 дрожек, дом нанят, убран, отделали сад, оранжерею комнатную, освещение; одних ламп, кроме свечей восковых, горело по 127 в день, и проч. Все полагали, что станет тысяч полтораста. Я было думал поквитаться всем после отъезда принца, а и теперь покоя нет, и я здесь прикован; но я, право, не жалуюсь и не хвастаю; все мне отдают справедливость здесь, и я доволен.

Александр. Москва, 13 августа 1829 года

Закревский уехал. Он едет к Троице 15-го и будет у нас сутки гостить в Семердине. Очень рады будем этому гостю. Вчера много собралось вечером у Закревского (а я там и обедал): Потоцкий, губернатор, Путята, комендант и проч. Сказывал Закревский, что Алексей Орлов отправился в Одессу, а оттуда поедет в Бургас с ультиматумом государя. Кажется, как султану не одуматься!

Александр. Москва, 15 августа 1829 года

Вчера я просидел вечером один с Закревским, погуляли очень-таки много по прекрасному его саду, пили чай и болтали. Он едет в свое Царево, оттуда ко мне в Семердино, где пробудет 21-го и 22-го числа, а там сюда, обратно. Я очень рад этому гостю, но у меня не найдет он Трехгорного великолепия и затей. Рассказывал он мне, как приняли его крестьяне его пензенские и нижегородские, хотели отпрячь лошадей и везти на себе две версты, – вот бы одолжили! Поднесли ему серебряное блюдо с надписью, сделанное здесь на заказ; он и за это их пожурил, но отказать не мог. При управлении графа Федора Андреевича или жены его покойной именье до того доходило, что в опеку взять хотели, а теперь и мужики счастливы, и казна, и помещики недоимок не знают.

Перемена министерства во Франции очень мне не нравится. Что могло дать повод к тому? Министры составили бюджет, все шло, кажется, хорошо; а Полиньяк, верно, наклонит дела на английскую сторону и не будет нации приятен, а потому увидишь, что недолго подержится.

Александр. Москва, 17 августа 1829 года

Такая красавица, как Завадовская, и дикому может внушать комплименты, не токмо такому умнице, каков мой принчик; только мне обидно, что ты с ним еще не познакомился короче. Он меня спрашивал: похож ли ты на меня? Я сказал, что нет. Он, видно, хотел тотчас тебя узнать в толпе. Речь его государю очень хороша. Принц всегда и здесь зевал в театрах, скучал по кальяну; это время самое курить, а в театре нельзя.

Читал мне Закревский приказ о Ферзене, который я сегодня получил от тебя. Он – в Свеаборгский гарнизон; как будет весело графине Ольге, после Строгановского дворца, жить в конурке! Я думаю, скоро покажется у обоих разочарование и следствие оного – раскаяние!

Александр. Москва, 19 августа 1829 года

Итак, Завадовская поразила принца! Немудрено. Я не помню, сообщил ли я тебе то, что он сказал графине Потемкиной, нашей здешней красавице, на балу у Небольсина.

Как князь Дмитрий Владимирович представил ее принцу, то она ему сказала таким чистым персидским языком: «Я рада видеть здесь ваше высочество в добром здравии и в хорошем расположении духа», – что он остолбенел (а она нарочно вытвердила эту фразу для этого случая). Князь Дмитрий Владимирович сказал: «Ну что ж, принц, вот вы и удивились!» Его высочество, посмотрев на графиню, отвечал тотчас: «То, что я вижу, изумляет меня гораздо более того, что я только что слышал». Это хоть бы не персидскому принцу, а французскому.

Александр. Москва, 23 августа 1829 года

Вчера возвратился я сюда. Славно мы провели время. Ежели бы я звал Закревского к себе, конечно бы, он не отказал по дружбе своей быть к нам; но нам было то еще приятнее, что он, без всякого зова, сам к нам приехал. Я 25-го явился к Троице рано, отслушал обедню, скоро после того приехал и Закревский; надобно было идти с ним опять в собор и отслушать молебен, потом сел я с ним в его коляску, а Кутузов в мою, и мы отправились в Семердино. Как узнал исправник, – не понимаю; но дело в том, что дорогу сделали гладкую, как пол. Наташа с детьми встретила нас у ворот, мы вышли из коляски и тотчас сели обедать, ибо был час пятый. После обеда повел я Закревского в рощу, показывал братнин мост и все наши мнимые достопамятности, но он хвалил очень и местоположение, и гулянье наше. Когда пришли домой, доложили его высокопревосходительству, что мужики и бабы желают поднести ему хлеб-соль. Ну, пожалуй, зовите их! Он сел на балконе. Являются жена, все дети в крестьянском платье. Закревский насилу их узнал, они пели ему куплеты на голоса: «Ах, по мосту, мосту», – сочинение Кости, и очень изрядно. Пришлю тебе, теперь не имею копии под рукою. Пашка вошел, поклонился Закревскому в пояс и подал ему стихи сии. Очень было ему это приятно; пили после чай, дети поплясали, поужинали, легли спать. На другой день после завтрака отправились мы опять через Троицу в Москву. Две версты от Пушкина, в деревне Небольсиной, обедали мы у нее, а в 8 часов вечера были здесь. Славно провели мы время и не раз о тебе вспоминали.