Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Благодарю за доставление Рушковскому письма и литографии, желая, чтобы угодна была наследнику и чтобы Зандрарту дали что-нибудь; а Рушковскому двугривенный на водку будет по обещанию.

Здесь есть письмо от Дибичева адъютанта князя Трубецкого от 10 августа; пишет, что наши в лагере около Андрианополя, что Дибич объявил, что султану дается 8 дней сроку, чтобы подписать мир, что после сего пойдут войска на Царьград, а между тем посланы приказания сосредоточивать все войска около Андрианополя. Есть еще известия от греков из Царьграда прямо, что султан увезен на английском корабле; полагают, что он станет на якоре перед сералем, боясь бунта и буйства черни.

Александр. Москва, 3 сентября 1829 года

Не стало бедного Потоцкого. Он скончался сегодня в шесть часов с половиною утра. Меня не разбудили, хотя камердинер его и присылал за мною. Машенька боялась Наташу испугать, и хорошо сделала: не все ли равно, я бы нашел того же мертвеца, только что дышащего. Я приехал в 7 часов, он был еще тепел. Менее нежели в полчаса нашло человек с 20: обер-полицмейстер, полицмейстер Ровинский, квартальные, медики, добросовестные, стряпчие и проч. Больно мне было видеть эту картину, но нельзя было избежать форм сих. Просил меня Шульгин взять на себя похороны, но я этого дела не мастер, кроме того, комиссия сама по себе прискорбная; а упросил я Бранденбурга, тоже приятеля покойного, взять на себя этот труд. Я настоял, чтобы тело было набальзамировано, только отпето и положено в погреб, а сын пусть решит, куда везти тело и где предать земле; может быть, захочет он и видеть, и поцеловать останки отцовские, так найдет тело сбереженное, а здесь есть этого дела мастер, по словам Лодера. Похороны, натурально, будут, какие должно. Все описано и запечатано и сохранится до прибытия или приказания графа Льва Севериновича. Старик часто мне говорил, что дорожит своим брегетом; потому, боясь, чтобы не испортился, я взял его к себе, сделав в журнале отметку. Я перешлю тебе для доставления молодому графу. Белье и платье, которое также хотели запечатать, я советовал отдать камердинеру на сбережение; карета и коляска также поставлены в особенный сарай.

Удивительно, что у столь богатого человека нашлась наличными ассигнациями и целковыми новыми едва тысяча рублей; но правда и то, что он здесь со всеми расплатился и сегодня именно собирался ехать в Петербург. Богу угодно было, чтобы он отправился гораздо далее… Конечно, при его умеренных расходах 1000 рублей достаточно бы было для поездки в Петербург. Бранденбург ссудит деньги, кои понадобятся для похорон, бальзамирования и проч. Надобно предупредить обо всем этом графа Льва. Я нашел на столе покойного два письма начатых: одно, верно, к графу Нессельроде, а другое – к Воронцову. Вот первое, другое же пошлю в Одессу. Видно, что до последней минуты граф занимался делами своими и государственными. Я не знаю, был ли он религиозен и каковы были его мнения, но скажу тебе по секрету, что, когда священник пришел к нему и поднес ему крест для целования, он оттолкнул его рукою, сказав: «К черту!»

Я в большой досаде от того, что Сологуб (который приходил навещать больного) был свидетелем этой сцены: он может оказаться не так скромен, как я, и это станет вечным пятном на памяти покойного. Позже, когда ему стало хуже, я снова позвал священника, и умирающий выражал отказ свой движениями головы без слов. Святотатственные слова, кои он сказал священнику, к несчастью, были последними словами, кои он произнес. Я сам приложил распятие к его рту, прося его поцеловать его, он отказался это сделать; но тогда, кажется, он уже совсем обессилел, и голова его была затуманена. Удивительно, что, когда ему подносили лекарство, он закрывал рот, качал головою и отворачивался, в то время как глаза его оставались всегда закрытыми; а когда ему наливали бульону в рот, он допускал: следовательно, он отличал одно от другого! В одиннадцать часов вечера я еще видел, как он поднял руку и поднес ее к голове своей; движение могло быть конвульсивным, но оно доказывало, что корень болезни в мозге: больному всегда хочется потрогать больную часть тела. Врачи объявили, что при регулярном образе жизни он прожил бы более ста лет. Нельзя не соболезновать душевно о конце сего человека. Одно – видеть людей в обществе, а другое – когда они умирают. Боже сохрани всякого от такого конца!

Для публики все соблюдено, священник был, маслом пособоровали, а в прочем, о совести своей пусть сам Богу отчет отдаст; он теперь там. Я говорил с камердинером; он сказывал, что покойник соблюдал обязанности христианина; ежели делал это и без внутреннего убеждения, то зачем переменить поведение при конце в столь важную минуту? Я, право, уже думаю, что ум его помрачился; сие очень возможно при мозговом параличе. Жаль, что он не пожил еще неделю. Воронцов дает мне к нему разные приятные комиссии, да и взятие Адрианополя его бы порадовало; он все добивался: «Будем ли мы в Адрианополе, пойдет ли туда Дибич?»

Костю отдал я вчера в пансион, удержал слезы свои, чтобы его не растрогать, а жаль было смотреть на него: из отцовского дома вдруг окружен всё чужими, да и незнакомыми вовсе. Первые дни будет тяжело, после привыкнет; пусть утешается мыслию, что все-таки в одном городе с нами.

Александр. Москва, 4 сентября 1829 года

Хотя я и отказался от устройства похорон Потоцкого, но меня все-таки тормошат и спрашивают о всякой безделице. Надобно было заехать в дом Разумовской, время идет к топке; как велел попробовать истопить, вышло, что печи худы, дымят, надобно тотчас приступить к починке, это может взять много времени. Вчера проехал на шестнадцати тройках обоз из Персии, везущий подарки нашему Двору. Пристав сказывал, что шах в восхищении от приема, сделанного внуку его в Москве; говорят также, что шлет 80 орденских знаков для русских.

Александр. Москва, 6 сентября 1829 года

Потоцкого отпевание будет во вторник только. Все эти дни будут возиться с телом его, которое вчера было разрезано. Ты поймешь, что я долго не мог присутствовать при этой операции, а Фавст тотчас выбежал вон и не мог справиться целый день. У покойного нашли воду в голове, а в пузыре два небольшие камня, сердце сохранено в особенную урну хрустальную. Я настоял, чтобы приглашения на печальную церемонию были (за отсутствием близких родственников) от князя Дмитрия Владимировича и чтобы все особы первых пяти классов, знакомые или нет, были приглашены. Сим окажется уважение к памяти покойника, и кто не поедет для умершего, тот поедет для приглашающего. Воронцов пишет мне и дает разные комиссии к Потоцкому, кои были бы ему приятны. Жаль, что старик не пожил еще. Армейские известия также были бы ему очень приятны. На все власть Божия!