Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Уж 12 часов: должен в час быть у принца, явится рябой мой Малиновский. Вчера бедная его дочь была всеобщим посмешищем: вообрази, что ее нарядили в штофное красное платье с широкой бахромою двух цветов, – ну точно кровать молодых новобрачных.

Александр. Москва, 5 ноября 1829 года

Как бы не грянул к нам ужо принц; а уж воля его, ничего не сделаем лишнего. Катя попоет, пожалуй, и попляшут обе; чашку чаю – чем богат, тем и рад. Ужо сговор Соковниной. Говорят, что Софья дает своему дяде доверенность на управление своим имением; это покажется мужу не только странно, но даже обидно. Начало уже нехорошее и показывающее недоверчивость к Бобринскому.

Александр. Москва, 7 ноября 1829 года

Принц должен был вчера уехать, все было готово, и лошади заказаны; хотя князь Дмитрий Владимирович и уговаривал его остаться к театру, на коем должен был быть балет славный, «Обриева собака» и другие две пьески, но Ренненкампф брюзжал: надобно было ехать. Поутру был я у принца; явился Юсупов прощаться, заговорил об общем сожалении, что едет гость наш. Он спросил о моих; я отвечал, что Катя разве что не плачет: делала работу, шитье в подарок его высочеству, все готово, а переплетчик говорит, что его работа прежде вечера не поспеет, а принц едет…

Он начал со своими говорить, наконец велел мне сказать, что он решается остаться, что в 6 часов будет ко мне чай пить, после поедет в театр, а там ночью, как сделали то в Петербурге, пустится в дорогу, и чтобы я пошел к Ренненкампфу устроить это. Барон начал опять сердиться; я ему доказал, что разницы нет никакой, ехать в 3 часа, чтобы ночевать в Подольске, или в 11 часов, чтобы также там ночевать; что дорога преславная, санная. Ренненкампф одобрил, что я и донес принцу; тут же позвал я к себе всю свиту. Князю Дмитрию Владимировичу и Юсупову объявил, что по тесноте дома не могу звать никого, кроме персидской свиты и моих ближайших родных. Все устроилось к чаю в 6 часов; вдруг в 5 часов получаю от Мирзы-Массу-да записку: «Ежели ваше превосходительство желает, чтобы вечер у вас был принцу еще приятнее, соблаговолите пригласить некоторых знакомых принцу дам, как то: мадам Бобринскую, Дмитриеву с дочерью и кого сами захотите», – и проч.

Вообрази наше удивление! Чашка чаю – одно, но вечер – совсем другое; когда его готовить, где взять ужин? Я поскакал объяснять дело и не наврал ли Массуд. Спрашиваю принца, который спрашивает, когда хочу я его иметь. – «Как вам угодно». Тогда он велит мне сказать, что, идя ко мне сначала, сможет пробыть недолго либо опоздает в театр, а потому пойдет сначала в театр, чтобы после провести вечер у меня. Я поблагодарил и сделал вид, будто я в восхищении от сей перемены, о коей предупредил жену мою через курьера, а сам помчался к княгине Голицыной, Бобринской, Дмитриевой, Соковниной, к Фавсту и к Носковой, заклиная их прийти и разъясняя, как все это сделалось. Тестю только что не в ноги: выкупите нас, несчастных, займитесь ужином. Забрал его самолюбие, и он тотчас собрал совет поваров. Наташа тотчас принялась за работу также, а я поехал с принцем в театр, откуда два раза летал домой, где все к десяти часам было уже бесподобно устроено, и поставлен в угловой комнате (которую заперли) театрик. Принцу подали чаю в антракте, но он сказал: «Нет, я у Булгакова напьюсь хорошего», – а покурил; в нетерпении к нам ехать не захотел видеть балета и, обернувшись ко мне, сказал: «Поедем!»

Я, как молния, кинулся в сани, поскакал домой, нашел Софью Александровну Волкову с двумя дочерьми, Дмитриеву со своими и молодою Еропкиной, Фавста с птенцами, ну, мои две; Хрущов и Бобринская не приехали, да мудрено было дамам вдруг и собраться на такой вечер. Княгиня Татьяна Васильевна просила меня ее извинить: она мучилась своими мигренями. Принц очень удивился, найдя меня уже дома. Наташа извинилась, что дом тесен, нехорош; принц отвечал: «Я дома не замечу, я займусь только хозяевами». В первой комнате нашел принц свой портрет в золотой раме, украшенной гирляндой цветов и короною из розанов, сел пить чай, а дети покуда пошли одеваться в свое славное маскарадное платье русское, которое, к счастью, сбережено. Наташа спросила принца, не хочет ли он видеть портрет фамильный детей наших, писанный во весь рост. – «Очень хорошо».

Повели его в ту комнату; по сигналу открылась дверь, и в темной комнате в большой рамке увидели застывших Катю и Ольгу, а в средине – Костю в крестьянском костюме с балалайкою. Они минут с пять были точно окаменелые. Принц был в восхищении и потребовал повторения, а там опять повторили для Юсупова. Принц сел в гостиной на свое место. Приходит Костя и говорит принцу выученную по-персидски фразу: угодно ли его высочеству позволить сестрам поплясать при нем по-русски, – что очень его поразило и обрадовало. Принц сказал Косте через Массуда, что, ежели бы мог это предвидеть или знать заранее, он бы приготовил ответ по-русски. Спросил, как по-русски «очень хорошо», и сказал, кланяясь: «Очень хорошо».

Повели всех в залу, посадили. Наташа села за клавикорды, Костя взял гитару, Всеволожский – скрипку, и заиграли «Во саду ли в огороде»; отворяется дверь и являются дети в том же русском костюме. Славно проплясали, и принц был в восхищении, сказал мне: «Твои дети хороши были неподвижными, но одушевленные еще лучше». Князь Дмитрий Владимирович был также в восхищении и сказал, что и в театре не видал таких танцоров. После принц играл в шахматы с князем Дмитрием Владимировичем, а молодежь принялась за танцы под клавикорды, и мы, постарее, поплясали: Ренненкампф, Обресков и я. Как кончились шахматы, Катенька стала петь русские и французские романсы, итальянского Пескатори и Трио, «Пустынника» Майера, слова Жуковского. Хотя и не в голосе была от страха и усталости, но очень всем понравились и голос ее, и вкус. Принц смеялся, что я вальсировал с женою, а там с обеими дочерьми. После сел опять в шахматы, но, слыша, что играют в зале в веревочку, пришел и играл с нами; надобно было видеть удовольствие всех, особенно детей Фавстовых. Накрыли на столики маленькие. За принцевым сидели, кроме него, князь Дмитрий Владимирович, жена, Волкова, Дмитриева и Мирза-Массуд для перевода. Ты видишь, что всякий этикет был уничтожен. К счастью, многие уехали, и осталось ровно столько, сколько можно было накормить, а именно, кроме упомянутых: Дмитриевы с Еропкиной, две Волковы, Ренненкампф, комендант, обер-полицмейстер, Новосильцев, Всеволожские и свита персидская. До ужина и после принц курил кальян. При отъезде Катя поднесла ему большой портфель, оправленный в сафьян; на нем с одной стороны вышит прекрасный Лев, а с другой – надпись золотыми буквами: «Его высочеству принцу Хозреву-Мирзе дарено Екатериной Булгаковой в Москве. 1829».