Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Жалуются все, что Зонтаг дорого назначила цены. Я и сам того мнения. Вся ложа имеет пять купонов, а шестая особа должна уже платить особо. Ну где это усмотреть! Видно, окружающие ее наблюдают строго спекуляции свои. Лод ер, говорят, вне себя, не слыхав ее еще. Спросил у какого-то немца: «Когда у нас будет Зонтаг?» – «В четверг!» – «Значит, в четверг будет воскресенье!» [Имя певицы и «воскресенье» по-немецки звучат одинаково.] Каков немецкий каламбур?

Александр. Москва, 11 июля 1830 года

Как я ходил на сцену, нашел у Зонтаг князя Дмитрия Владимировича, Башилова, Кокошкина, князя Сергея Михайловича. Она что-то грустна. Мне сказала, что нездорова; другие говорят, что письма имела неприятные; третьи – что ей было больно, что не повел ее на сцену кто-нибудь из нас, а капельмейстер Шольц. Напрасно не сказала, я бы дал ей руку. Дело было бы Кокошкина. Ведь граф Василий Валентинович Пушкин вел же Каталани? Ну уж хлопали! Такого шуму я не слыхал никогда, а все поехали было сердитые, что дорого назначила цены. Наташа в восхищении, ходила после концерта на сцену хвалить певицу; я нахожу у нее сходство с Фодор, тот же манер, и голоса схожи. Пение ее превосходное, но не совсем итальянское, хотя произносит хорошо. Голос ее не очень силен, но чрезмерно нежен, приятен и гибок до бесконечности, метода вовсе новая, пассажи необыкновенны и чисто выделаны; скажу тебе только: для души мало, хотя и видно, что у самой много души и чувства. Надобно еще послушать, в комнате должна быть еще лучше. Ноты ее все верны, за нее никогда не боишься. Она точно замужем. Теперь делает жертву для мужа или, лучше, родных его. Он был замешан в революции пьемонтской, страшные с него взыскания, и она оплачивает их своим талантом. Из Петербурга поедет еще в последний раз в Берлин, а там объявлена будет графинею Росси и поселится в Брюсселе, где муж ее министром.

Иные говорят, что сбор был в 16 000 рублей; мне в театре сказывали, что 13 400 рублей, но не все еще заплачено; стало, будет более. Князь Дмитрий Владимирович сказывал мне, что для второго концерта будут ждать прибытия великого князя, и хорошо! Многие поедут, чтобы увидать и его императорское высочество [53] Великий князь Михаил Павлович в это лето приезжал в Москву лечиться искусственными минеральными водами, заведение которых было на Остоженке. .

Александр. Москва, 24 июля 1830 года

Вот что слышал я о великом князе. Вчера был он уже на водах, но только чтобы посмотреть, а начинает пить сегодня. Видя военных, одетых в полный мундир и в шляпах, спросил: зачем? «Да мы слышали, что ваше высочество изволите воды пить». – «Какое дело до меня? Служба службою, а здоровье здоровьем; жертвуйте им на войне, а здесь лечитесь, ездите в сюртуках и фуражках, я вас прошу о том и требую даже это». Отведывал воду карлсбадскую и сказал Лодеру, что находит эту горячее той; кажется, всего бы легче дать одинаковую степень теплоты. Прибавляют, что Лодер успел уже ему надоесть. Он велел Лодеру, ежели хочет, всякое утро бывать у него и сказать, что имеет, но чтобы тут, у вод, оставлял его высочество в покое, а то он как тень за ним бегает все. Я полагаю, что великий князь будет завтра в концерте. Даст ли-то она еще концерт в свою пользу? Завтра хочется мне съездить к ней с Катенькой; дамы мои ей не отплатили еще ее визитов, а она, говорят, очень дорожит сими атенциями.

Александр. Москва, 26 июля 1830 года

Вчера поехал я с Фавстом к Зонтаг. Я нашел у нее большое общество: Иван Алекс. Нарышкин, граф Потемкин, Петр Петрович Новосильцев, Кутузов (сын Павла Васильевича), и еще некоторые из ее обожателей таланта.

Покуда был я тут, явился Чертков, его высочества адъютант. Великий князь прислал его к Зонтаг – благодарить за удовольствие, которое она ему доставила в концерте накануне, и спросить о здоровье ее. Она хотела ехать завтра, но князь Дмитрий Владимирович дает для нее вечер в понедельник и просит ее остаться. Кажется, неловко ей отказать. Она мне сказывала, что второй ее концерт принес 15 600 рублей. Это, право, невероятно в это время года. Хочется мне доставить тебе еще статью для «Хорька» [выходившая тогда в Петербурге газета]; ежели не возьмет лень, то примусь теперь же писать: время есть. Не знаю, попаду ли на репетицию, а хотелось бы, да хотелось бы детей потешить, повезти их хоть в третий этаж; так и быть, 50 рублей пожертвую. Ольга предлагает половину из денег, кои княгиня подарила ей в именины. Видно, что очень хочется послушать прощальное пение. Повезу, ежели князь не очень плох.

Я получил записку от Анненкова; он извещает меня, что великий князь примет меня с удовольствием сегодня в час пополудни. Это тем более для меня лестно, что я сей милости не испрашивал, а когда был у нас Анненков, я ему сказал: «Не пойду свидетельствовать свое почтение его высочеству, ибо знаю, что он приехал сюда здоровье поправлять, а не принимать докучливых посетителей». Видно, он сказал это его высочеству. А сенаторы просили все быть допущенными; ответ был, что дадут знать. Вчера представлялись члены Опекунского совета, некоторые генералы, и Рушковский туда сунулся. Узнав это, и Иван Александрович Нарышкин, который везде нужен; но сказали, что нельзя. То-то и был он так хорош у Зонтаг: мундир, лента через плечо, а панталоны белые матросские, широкие, сверх сапог.

Я сию минуту от великого князя, который меня чрезмерно обласкал, принял в кабинете своем и много расспрашивал; начал со здоровья тестя, не забыл и Ольгу Александровну. На досуге тебе все опишу. Говорил о Полетике: «Знаешь ли, Булгаков, что Полетика влюблен в мою жену? Бог знает, что из этого выйдет?» – «Да разве дуэль, ваше высочество!» – «Вовсе нет: я не дерусь с друзьями, и потом, я рассчитываю на добродетель жены своей», – и проч. Очень весел, доволен Москвою и отпустил, говоря: «Надеюсь, мы будем видеться так же часто, как в Петербурге».

Александр. Москва, 27 июля 1830 года

Я тебе давеча сказал вкратце, что был у великого князя. Представлялись Шульгин Александр. Сергеевич, князь Андрей Голицын, Иван Иванович Дмитриев и Обресков. Его высочество изволил позвать меня в кабинет и продержал по крайней мере 3/ 4часа; начал с тестя, входил в подробности и сожалел о несчастий, которое нам готовится; потом пенял, что не остались мы для петергофского праздника, хвалил оный, рассказывал о лечении своем, образе жизни здесь, в каких перед сим был беспрестанных хлопотах, балах, разъездах, учениях, маневрах в течение месяца; о Варшаве рассказывал, об Оскаре; спрашивал, здорова ли Ольга Александровна; говоря о Зонтаг, хвалил талант, а еще более нрав ее и доброту. Говоря о водах, зашла речь о Лодере. «Мне кажется, – сказал его высочество, – что он, помимо того, что стар, еще и болен; у него вид страдающего водяною!» На это я ему отвечал: «Да, и это совершенно естественно». – «Как естественно? Почему так?» – «Да как же вы хотите, чтобы не было воды в Лодере ?» [«в Лодере» звучит по-французски так же, как «в Одере»]. Великий князь очень засмеялся и прибавил: «Недурно для начинающего». – «Что вы называете начинающим, ваше высочество? Уже долго я и брат мой этим балуемся».