Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Болезнь могли занести из Ярославля, она положительно есть и в Муроме, я боюсь быть от вас отрезанным и поторопился приехать сюда. Хочется мне быть и поближе к бабушке, чтобы знать, лучше ли ей оставаться в троицком своем имении или возвращаться в Москву. Ваше местоположение на возвышенности превосходно; может быть, и матушка к нам сюда приедет!» Мы только что вступили в разговор, – курьер за курьером от Наташи; побежал к ней, ее успокоить; но она в батюшку своего: боится всего, что походит на болезнь. Тотчас встала с постели, посылать за попом петь молебен, ну деготь во все углы, приказала всем мужикам запастись можжевельником и курить оным в избах по утрам и на ночь, никого из тех мест не принимать к себе и без спроса никуда не отлучаться.

Все неожиданные явления! Мы встаем из-за стола, слышим колокольчик, едет кто-то проселочной дорогою из ближней деревни в коляске в шесть лошадей. Кто может это быть? Военный лакей на козлах. Мы узнаем, к удивлению нашему, полковника Александра Степановича Талызина, служащего при князе Дмитрии Владимировиче, коим он послан для учреждения карантина в каком-то селении, 4 версты от Троицы (в Зубцове); с ним наш исправник Рязанов. Мы убедили его выйти из коляски и отобедать у нас; после чаю он тотчас отправился далее. Теперь у нас точно пресекается сообщение со всеми окружностями, кроме, однако же, Москвы, куда можем ехать, а это-то и важно для нас. Он повторил то, что мы знали уже от Долгорукова; но только не доказано, что студенты университетские умерли точно от холеры. Они просто объелись фруктов и варенья, но надобно было взять меры, чтобы успокоить напуганную Москву.

Говорили там, что сам государь изволит пожаловать в древнюю столицу, ежели подлинно болезнь туда проникнет. Отеческое попечение государя точно внушить может ему эту поездку; но дай-то Бог, чтобы не было в том нужды. Мне кажется, что Москве не предстоит опасности, а что холера следует направлению Волги. Как бы в Тверь не пробралась! Боже избави ваши низкие, сырые, болотистые места: там холера была бы гибельна. Вот мысль, которая меня тревожит, а за Москву я не боюсь нимало.

Все эти революции, возникающие в одно время в Париже, Брюсселе, Касселе, Брауншвейге, Гамбурге, Дрездене и проч., заставляют меня бояться, что они – следствие какого-либо обширного тайного заговора адского против спокойствия целой Европы. Якобинцы ли это или иллюминаты, не знаю. Поведение Филиппа I, право, гадко. Позвал к себе обедать сапожника какого-то за то, что он отличился в возмущении 27-го, 28-го, 29-го чисел.

Александр. Москва, 24 сентября 1830 года

Город разделен на три класса: бесстрашные, объятые ужасом и равнодушные. Вторые, право, смешны. Семейств с сорок бежало отсюда, а куда? К вам! Какую же безопасность найдут они в болотах, низких и сырых ваших местах?

Уехали семьи: К.А.Кологривова, Жихарева, Гедеонова и проч., другие сами себя оцепили. Умора!

Рядом со мною живет княгиня Хилкова, родня Наташи; я тотчас пошел было к ней – исполнить комиссию Кати к княжне; все заперто, на дворе ужасный дым, курится навоз; я было думал – пожар, стучу, не пускают! Кого вам? Княгиню Хилкову! Нет ее! Княжну! Нет ее. Наконец стучусь во флигель. Дома ли княгиня? Дома-с! Странно мне показалось. Повар узнал меня в окно. «Ах, ваше превосходительство, что вам угодно?» – «Помилуй, что это вы заперлись?» – «Да вот, батюшка, княгиня третий день изволила запереться, ни к себе не пускает, ни из дому никому не велит выходить, провизию всю извели, есть нечего ни барыне, ни нам; не знаем, что делать». – «Да что за причина?» – «Да вот, батюшка, бояться изволит калиоры, чумы!» – «Да доложи княгине обо мне, я ее успокою, все тихо, благополучно в Москве и около». – «Не смею, ваше превосходительство, не приказала нам и говорить с проходящими». Сказав сие, захлопнул повар окно и скрылся. Вот тебе и комиссия Катенькина. Каковы наши барыни? Умора!

Сказывают, что более всех трясутся княгиня Татьяна Васильевна Голицына и князь Сергей Михайлович, что они сообщили свой ужас всем прочим колебавшимся. Князь распустил учебные заведения и, говорят, хочет запереть Воспитательный дом. Страх сообщился народу, и сорок тысяч работников оставили город, повторяя: пойдем лучше умереть на родине нашей. По большой дороге только и видно, что кучи людей, идущих сотнями в разные места. Это может тоже родить неудобства. Точно город разделен по частям: в нашей князь Павел Павлович Гагарин и Лодер. Все медики меня уверяют, что не запомнят эпохи, где бы смертность так была мала, как теперь. Для успокоения умов (это очень умно) раздаются всякий день рапорты: всем покойнее, всякий видит число умирающих в городе и чем именно умерли. Нет дня, разумеется, чтобы не говорили: умер мещанин, умерла баба, мальчик холерою, и выходит – все вздор. На улицах смрад от навоза, который жгут многие; пусть лучше берут предосторожности и излишние: как зло будет на носу, то уже поздно тогда действовать. Минута такова, что надобно бы человека с головой и деятельностью. Ты знаешь, как я люблю душевно князя Дмитрия Владимировича; уж конечно, самый благонамеренный и благороднейший человек, но слабый и нерешительный, у него же, на беду, нелады с Мухановым; этому отдают справедливость, делает все, что от него зависит. Впрочем, право, истины не узнаешь, столько толков. Дело в том, что гнездо зла в Нижнем; говорили об Ярославле и Владимире, но, кажется, неправда. Я рад, что Волков в Ярославле: он не упустит взять хорошие меры.

Норов [Авраам Сергеевич, впоследствии министр народного просвещения] таки отправляется сражаться с холерою, под предводительством своего министра. Здесь умер вице-губернатор Поспелов; сказали тоже, что холерою, а его с месяц назад разбили лошади, и он все томился. Много охотников на его место; говорят, что князь Дмитрий Владимирович представил толстого князя Владимира Сергеевича Голицына.

Александр. Москва, 25 сентября 1830 года

О другом не слышим здесь, как о холере, так что, право, надоело. Мы были довольны, веселы у княгини Хованской вечером; является Обресков, рассказывает, что у него кучер умирает холерою, всех дам перепугал по пустякам. Я у людей его спрашивал. Кучер просто напился, и его рвало беспощадно. Конечно, должно быть расположение такое в воздухе, что кто в другое время умер бы другим, теперь умирает от холеры; но и эти примеры редки, и по строгим мерам, кои берут, не дадут злу вкорениться. Графа Ростопчина камердинер Алексей, с коим не одну ночь я дежурил в последнюю болезнь графа, умер вчера со всеми признаками холеры, но сам виноват: говорили ему пустить кровь, – не хотел, и сделались конвульсии ужасные. Жаль его, добрый был человек. Будьте совершенно покойны за нас; кто наблюдает, что должно, тому нечего бояться, а опасна болезнь для нижних классов людей. Посылаю тебе вторую ведомость. Поутру были по целому городу и во всех приходах крестные ходы и молебствия с коленопреклонением. Церемонии сии имели нечто торжественное. Во всех церквах читали священники проповедь, сочиненную для сего случая Филаретом. Ежели достану, пришлю к тебе; а об ней много различных толков.