Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Александр. Москва, 26 сентября 1830 года

Сегодня в восьмом часу вечера совершилось, с Божьей помощью, обручение Ольги в присутствии княгини Екатерины Алексеевны [Долгоруковой], дочери ее Надежды Сергеевны, Пашкова (кузена жениха), Лачинова, Обрескова, жены его и дочери, и Фавста. Княгиня Хованская вчера благословляла их образом, чтобы сегодня не быть, боясь вредного для здоровья ее смущения. Священник обменял их кольцами. Потом благословили их образами я, Наташа и княгиня Екатерина Алексеевна; обе они очень плакали; признаюсь, что я с трудом уцелел. Ольга так рыдала, что я боялся, чтобы не сделалось что-нибудь; но после успокоилась и очень была весела. Все тут перецеловались и поздравляли счастливую чету. Пили чай; являлись все люди, даже кучера поздравлять, и Долгоруков всех целовал, Ванюшке велел дать себе список, чтобы их подарить. Ольге подарил он две шали: белую, а другую – серозеленую, бесподобные, заплачены, по словам Пашкова, 11 тысяч; я подобных не видывал. Последнюю она тотчас обновила. Спасибо Ольге: она, благодаря своему жениху, сделала тотчас доброе дело. Ты помнишь эту сироту бедную, что взяли мы по 8-му году, – Клавдиньку; она попросила жениха, в память радостного сего дня, дать ей на приданое что-нибудь. Он отвечал, что позаботится о ее приданом и ее устройстве. Это очень осчастливило Ольгу.

Я ездил к Норову, не застал его дома, и все было заперто, не мог его пригласить на церемонию; но он приехал сам позже. Мы заставили Ольгу написать бабушке Васильевой. Княгиня чрезвычайно ее баловала. После чая разошлись. Наташа повела помолвленных к княгине Хованской, которая расцеловала их как собственных детей, а ужинать мы воротились к нам. Образа, коими были благословлены, достопамятны: нашим императрица Елизавета Петровна благословила бабку Наташину, Нарышкину, а другой – также благословение царское прадеду Долгорукова. Княгиня Екатерина Алексеевна сказывала мне, что читала со слезами письмо твое к Ольге и приложенные молитвы, собиралась сама к тебе писать, и сын также. Говоря со мною обо всем с откровенностью, вверила мне секрет один, который тебе должно знать, а именно – что

Анна Михайловна Хитрова стряпали с Нессельродшею женить Долгорукова на дочери ее, но что он ей объявил без обиняков, что никакие выгоды и почести его не ослепят и что никогда иначе не женится, как по любви и по своему выбору. Чтобы графиня Нессельроде не стала мстить!

Александр. Москва, 27 сентября 1830 года

Башилов приезжал поздравлять нас вчера и исполнить комиссию великого князя ко мне, но не застал. Я был теперь у него. Он очень мне обрадовался, поздравлял, ибо великий обожатель Ольги, бросил дела холерные, коими занимался, и стал читать письмо великого князя. Писано чужой рукою, подписано: «искренно доброжелательный Михаил», а потом приписка руки его высочества: «Прошу моим именем кланяться А.Я.Булгакову». Башилов мне советует писать к его высочеству, благодарить за память сию и за то, что Анненков мне писал, а в то же время возвестить его высочеству о помолвке Ольги, о коей великий князь ему, Башилову, часто очень говорил с великой похвалою и с участием обо мне. Я сам-таки думал сделать это. Сегодня никак не успею, но к понедельнику приготовлю письмо. Башилов превозносит до небес Фавста, который, тогда как никто и внаймы отдавать не хочет дома, свой дом в слободе отдал под госпиталь безденежно на это время. Князь Дмитрий Владимирович положил довести это до сведения государя, а Фавст вчера ни гуту! Башилов поехал именем всего комитета его благодарить, а наш чудак отвечал: «Я должен вас благодарить, что вы доставили мне случай быть полезным обществу и городу, в коем я родился и 50 лет живу безвыездно».

Я почел приличным самому съездить к Малиновскому и объявить ему об обручении Ольги, ибо писал к Наумову, чтобы он сообщил радость мою всем архивским моим сослуживцам; но сказали, что его превосходительство изволит-де почивать (в полдень?). Честь приложена! Он, говорят, трусит: оцепился.

Александр. Москва, 29 сентября 1830 года

Прежде всего должен я тебя успокоить, мой милый и любезнейший брат, насчет холеры. Ты по моим прежним письмам должен был заметить, сколько я покоен. Поверь, что холера в одном воображении медиков, трусов или тех, кои спекулируют на награждении и высочайшей милости. Всякое головокружение, рвоту или понос принимают теперь за холеру, и те, коим пускают кровь, коих лечат от мнимой холеры, те только и умирают. Ну может ли быть, чтобы в таком городе, как Москва, не более умирало двух и до четырех человек болезнью столь прилипчивою, какие бы ни брали предосторожности. Ежели бы язва сия точно была, она более бы находила жертв. Не помнят, чтобы когда-нибудь менее теперешнего умирало, ибо обыкновенные пропорции смертности в Москве от двадцати до тридцати человек в день. Есть здесь болезнь, но это не холера, а просто страх, трусость; от оных точно умирают многие, потому что все без нужды пускают себе тотчас кровь. Я много вчера еще спорил с Лодером, и он сознался наконец, что я прав.

Князь Дмитрий Владимирович получил вчера рескрипт на французском языке от государя. Император, по беспредельному своему отеческому попечению о Москве, изъявляет готовность приехать в Москву, чтобы успокоить умы. Дай Бог, чтобы сего не было, ибо не предстоит надобности; а ежели бы и была точно зараза, то как подвергнуть оной главного, первого виновника счастия и спокойствия России? Да что бы вышло? Что народ, по обыкновению, весь бы столпился в Кремле, чтобы видеть царя, и зараза от прикосновения более бы распространилась. По сим уважениям государь не одобрил и крестных ходов, кои были по всем приходам здесь.

Башилов приезжал Ольгу и нас поздравлять, читал жене приписку великого князя обо мне в письме его высочества к нему. И он сказывал, что все, кажется, благополучно в городе, по крайней мере в его части города.

Уф! Был у меня Брокер, да часа полтора отнял у меня золотого времени, говоря все о делах своего Ростопчонка, который начинает уже мотать: вытребовал уже 20 тысяч, теперь еще 40 тысяч просит, выходя в военную службу. Прибежал Ванюшка: государь приехать изволил! Жена верит, я – нет. В письме императора к Голицыну его императорское величество ему лично предписывает отправлять к нему всякий день эстафету с известиями о состоянии Москвы; так зачем самому трудиться? А может быть, и нарочно хотел государь застать все врасплох. Вот и от Фавста записка. Нет, видно, он из окна увидел кайзер-штандарт на дворцовой крыше. Поскачу сию минуту узнать правду. Вот тебе на! То-то будет тревога! Теперь я радуюсь прибытию государеву; ибо, право, все здесь благополучно.

Александр. Москва, 30 сентября 1830 года