Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Вот тебе и сегодняшнее объявление о состоянии города. Прочти со вниманием, умерло в день 20 человек, из заболевших холерою 212 человек умерло 13. К первому числу октября всех больных 224. В числе больных всегда множество пьяных, кои выспятся и объявятся вылеченными, бродяги, нищие и тому подобные. Дишка видел Лазарева, которому Бенкендорф сказывал давеча, что все почти вылечиваются, а умирающих мало, и что болезнь ослабевает. Когда же была она в своей силе? Как умирало 2, 3 и 4 человека в день, что ли? Петр Иванович Озеров слег; скажут, что заразился. Некто Ларме, купец, и молодой Тютчев умерли, сказывают, что холерою; не знаю о Тютчеве, но Ларме уморил его доктор.

Обресков явился с торжествующим видом: «Ну что, веришь ли холере?» – «Нет!» – «Да ты читал афишку?» – «Читал, так что же?» – «Как что? 224 умерших!» – «Пустяки! Подай афишку». Подали и читали. Он смешал больных с умершими; но правда, что напечатано бестолково.

Александр. Москва, 6 октября 1830 года

В бюллетене, что я тебе послал, показано такое большое число больных, что государя это поразило. Он приказал исследовать, и вышло, что ошибкою тех же больных выписывали в двух разных частях, за что была нагонка, ибо и в городе все перепугались.

Болезнь ослабевает, – говорят эти господа. Из Смоленска прислал губернатор тамошний какого-то шляхтича (я подозреваю, не жид ли).

Чтобы государю, после милостей его и императрицы, не показалось странно, что мы не довели до сведения их императорских величеств о перемене судьбы Ольги, я давеча поехал во дворец. Бенкендорф был занят, не мог меня принять; я пошел к Храповицкому, который очень меня обласкал, поздравлял, спросил: знает ли государь о свадьбе нашей? Я отвечал, что мне это неизвестно. «Да разве вы согласия у императрицы не просили? Ведь Ольга Александровна фрейлина?» – «Нет, фрейлина ее старшая сестра; но я писал князю Петру Михайловичу Волконскому и просил его доложить государю, ежели случай представится». Я повторил Храповицкому то, что писал князю Петру Михайловичу. Может быть, он и передаст государю наш разговор. Жаль мне очень, что не было и не будет, кажется, представления у двора. Государь принял только хлеб-соль от купцов и принимал сенаторов и тех чиновников, кои имеют части города в своем ведомстве, и то на минуту выходить к ним изволил; остановись от них шагов на пять, всем вместе говорил, благодарил за их усердие и попечение, прося продолжать это до совершенного окончания болезней. Всем было приятно видеть, что государь принимает предосторожности, где нужно, и не подходит к лицам, кои все обращаются в кругу больных и госпиталей. Сказывают, что его императорское величество обещал это императрице, прощаясь с ее величеством.

Государь того мнения, что холера не сообщается прикосновением, но дыханием, и что зло в воздухе, что это поветрие, как бывает, что глаза у всех болят, гриппы и т.п. В таком смысле и граф Петр Александрович Толстой со мною говорил. Я заходил к Арндту, который велел тебе кланяться. Я ему сказал свой образ мыслей. Он отвечал: «Вы, ваше превосходительство, ударяетесь в противоположную крайность. Это, конечно, не индийская холера и даже не астраханская; болезнь ослаблена и не имеет уже свойственных ей страшных признаков, она не должна наводить того ужаса, который многие испытывают, но она существует. Распространение ее пресечено должными мерами предосторожности, взятыми заранее: количество больных уменьшается, и они скорее выздоравливают; я придерживаюсь того мнения, что болезнь нами не завладела и должна вот-вот исчезнуть». Все это должно тебя совершенно успокаивать, и Бенкендорф сказал, что государь скоро изволит отбыть отсюда, разве бы последовало что-нибудь новое и новые опасности.

Башилов шутя сделал доброе дело. Говоря о смерти Алексеева, прибавил, что нечем похоронить, двухгодовая болезнь разорила их, просил графа Толстого молвить словечко государю. Сегодня рано император прислал 5000 рублей на похороны и, кроме того, сына простил. Давеча везли мимо нас покойника с военной церемонией и двумя орудиями.

Государь, бывши у княгини Урусовой, спросил у нее, что нового в Москве. «Все заняты, ваше величество, холерою, а другая новость – свадьба Булгаковой». – «Какой Булгаковой?» – «Младшей дочери нашего Булгакова». – «Ольги?» – «Точно так!» – «Быть не может, ее не вывозили в Петербург, ей 13 лет; за кого же она выходит?» – «За молодого князя Долгорукова; мне сам отец это объявлять приезжал, жених нам родня». – «Я удивляюсь, что не слышал об этом ничего; она чрезвычайно умна, мила и прекрасная собою», – прибавил государь. Это пересказывала княгине Долгоруковой молодая княжна Урусова, прибавив: «Меня не было дома, когда император был у нас, но маменька мне все рассказала».

Сказали, что дом Хрущовых оцепят, что там трое занемогли холерой злою. Я тотчас туда поехал, ибо хочу убедиться в существовании этой холеры, коей не верю. Расспрашивал людей: просто объелись нового кушанья, которое старуха Улыбышева велела готовить вместо щей, кои будто вредны (русскому человеку вредны щи, на коих он вырос!). От непривычки и излишества сделались рвота и судороги, вот тебе и холера. Посадили в кареты и повезли, может быть, морить кровопусканием. А третий, швейцар их, остерегся да не ел ничего, на другой день и выздоровел; он мне это и рассказывал. Вот история всех наших холер.

Башилов был у нас, привозил письмо к нему великого князя, в коем его высочество ему пишет: «Всех благ Булгакову, поздравляю его от всего сердца с помолвкой дочери и желаю Ольге счастья». Спасибо его высочеству, что нас любит и помнит. Башилов советует писать и благодарить его высочество. Я рад, что писал ему уже, а может быть, и еще напишу. Письмо великого князя тронуло меня, оно наполнено благоговением и дружбою к государю. И он тоже прославляет сердце своего августейшего брата и любовь его к подданным. «Я исполнил, – прибавляет он, – свой долг и пожелал разделить опасности с императором, но вынужден был сообразоваться с волей его императорского величества». Скажи Полетике, как мы чувствуем милости великого князя. Москва его чрезмерно полюбила; он, право, всех обворожил своей ласкою и откровенным обхождением.

Сию минуту был у нас генерал-адъютант Храповицкий, по высочайшему повелению: государь прислал его поздравить Ольгу с помолвкою, а нас – с зятем, и приказал у Ольги за него поцеловать ручку, что Храповицкий и исполнил. Долго сидел, говорил, что государь сожалеет, что нас не видит. Я просил Храповицкого доложить государю, что верхом счастия сочту видеть его величество и благодарить лично за милость его к нам. Храповицкий сказал: «Может быть, и можно вам будет видеть государя; я доложу». Я проводил до кареты дорогого посла, а Ольга – до лестницы; тут он поцеловал руку и сказал: «Это уже от меня, а не от его императорского величества». Как жаль, что Наташи дома нет, а жених был тут; его очень обласкал Матвей Евграфович, который тоже говорил, что государь желает знать, когда и где будет свадьба.