Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Александр. Москва, 31 октября 1830 года

На похоронах коменданта видел я многих начальников частей, яко то: Озерова, Урусова, Писарева, Гедеонова; с ними говорил и вижу, что речи их клонятся к тому, что я прежде говорил. Они решительно объявляют, что болезнь не прилипчива. Все окуражились и следуют неустрашимости почтенного Сталя, видя, что риску нет. Дворник наш, которого мортусы повезли на той неделе в Арбатскую больницу в смертоносной карете, воротился сюда вчера здоровый совсем и очень хвалится попечениями, кои имели о нем в больнице. Призрение бедных пищей, обувью и простыми предохранительными средствами очень уменьшило смертность. Эта мера, которую первую привели в действие на Бутырках, где устроились столы для бедных, очень была спасительна. Вчера Волков долго сидел у меня и очень хвалил усердие и сострадание Сталя и здешнего викарного [это был преосвященный Иннокентий].

Александр. Москва, 10 ноября 1830 года

Князь Юрий Владимирович Долгоруков умер в прошедшую ночь. 95 лет – век необыкновенный, и он сам часто твердил: «Ну, я вот холеры не боюсь; уж мне коли умирать, так одною только болезнью: старостью!» Погас, сказывают, как свеча или лампада, в коей масла не стало. Он отдал 3000 душ так называемой Верочке, что за князем

Салтыковым, а прочее все его имение идет в раздел ему же с братьями его. Одна дама, по глупости или умышленно, сказала Юсупову: «Князь, теперь ваша очередь». – «Вовсе нет, сударыня, теперь очередь графа Орлова (Владимира Григорьевича). Вы ошибаетесь, я надеюсь прожить так же долго, как вы». Старики не скоро соглашаются умирать.

Александр. Москва, 12 ноября 1830 года

Вместе с письмом твоим от 5-го числа получил я газеты иностранные. Наконец Франция разродилась министерством новым, несколько дней была в муках. Тон благоприятных даже журналов не очень радостен для правительства Филиппа. Чего ждать от сумасбродных французов? Хвастались своей хартией, радовались на нее, зачем бы ее нарушать? По смыслу ее и надобно было судить министров виновных, как и теперь судят; а зачем трогать неприкосновенную, священную по хартии особу короля? Почему хартия Филиппа с новым ее изменением будет более почтена? Нечего хорошего ожидать.

Александр. Москва, 13 ноября 1830 года

Письмо великого князя очень было мне приятно, оно утешит очень бедную вдову [то есть вдову московского коменданта Николая Никитича Веревкина]. Я знаю, что ей советовали писать его высочеству. Я радуюсь, что имел случай ее предупредить. Видно, что очень занят великий князь, что не было приписочки его руки, и Башилова последние три письма без приписок. Повременю, прежде нежели отвечать его высочеству.

Князь Дмитрий Владимирович переехал наконец опять в дом наместнический, и хорошо сделал. Все находили, что неприлично было ему не жить там только оттого, что умерла там какая-то женщина.

Директриса французской труппы Карцева занемогла холерою, и актеры, кои не терпят ее, говорят: «Хорошо, ибо вы увидите, что холера с нею не справится; она не выдержит, а не больная».

Пожар вчерашний был за Красными Воротами, горели Куракинская больница и часть Запасного дворца, к ней прилежащая; но не дали огню усилиться.

Александр. Москва, 15 ноября 1830 года

Болезнь идет так хорошо, что вчера умерло только 20 человек. Многие начальники меня уверяли, что холерных уже очень мало поступает (у Озерова, например, из 29 больных только один) в больницы. Полиция во зло употребляет выдачу свидетельств: являются совсем не холерные и остаются в больницах несколько дней, для того только, чтобы выйти одетыми, обутыми и с пятью рублями награждения. Где не заведется злоупотребление? Вот так-то лекаришки с заседателями ездят в уездах по деревням, где заставляют давать подписки, что у них столько-то было больных холерою, тогда как все здоровы. Мужиков уверяют, что показанием сим освободятся от подвод и податей, а сами представляют от себя, что столько-то и столько-то вылечили от холеры. Везде найдутся мерзавцы, пользующиеся общим бедствием для выгод своих личных.

Все без изъятия ожидают с нетерпением расцепления города; подходит Рождество, это для Москвы и окружных селений – как другая Макарьевская ярмарка, большие делаются продажи и закупки. В Коломне были беспорядки, губернатор ездил усмирять; накопилось там тысячи три мужиков, кои не знали, чем себя и лошадей прокормить. Это то же, что было у Троицы; но все усмирили, слава Богу.

Александр. Москва, 21 ноября 1830 года

Приехал навестить меня князь Александр Михайлович Урусов. Я к нему выходил; и он становится хил, посидел довольно долго. Много толковали о холере. Он тоже моего мнения, что холера не прилипчива, спорил с самим государем, который ему изволил сказать: «Экий ты, братец, спорщик, ну так останемся всякий при своем мнении». Император полагаться должен на то, что ему доносят, а как господа медики врут и сбиваются во мнениях своих! Ежедневные опыты доказывают, что болезнь не прилипчива; ни один мортус не заразился, не умер, а они ли не терлись около больных? У Волкова ли не брали предосторожностей в доме? Навоз дымился на дворе денно и нощно, в передней устроена была карантинная, где всякий должен был омываться хлорной водою, во всех комнатах стоял хлор, и проч. Отчего же Верочка занемогла холерою?

Оттого, что ежели есть расположение к болезни в теле, то не уйдешь; а ежели нет, то хоть спи с больными в одной постели.

Все здраво судящие этого мнения, и надобно удивляться, что позволяют Рейсу печатать брошюрку, в коей он утверждает, что холера сообщается не только людьми, но платьем, даже деньгами (а пошли-ка этому животному пук ассигнаций, – возьмет, не окуривши). Ежели верить его словам, то минуты не должно иметь покою; он велит одеваться в хлор, дышать им, в хлеб класть, в кареты и проч. Такое сумасбродство не слыхано! Да ежели бы и было справедливо, мне кажется, что нужно успокаивать народ, а не наводить на него уныние и отчаяние. Он говорит, что ежели зима прекратит эту заразу, то она весной опять явится. Это что за пророчество! Рейс напечатал 6000 экземпляров, и цель его – обогатиться, ибо вранье его возбудило большое любопытство. Я не верил всему этому, но Филипп Иванович [врач Пфеллер] мне все это теперь подтвердил. Старик очень зол и брюзжит.

Болезнь оканчивается, – так говорят, что она в товарах, что надобно их все окурить. Да на это надобно года два! В Москве, может быть, на 10 миллионов одного чаю, хорош будет хлоровый чай! Хороши будут материи шелковые! Это то же, что разорение купцов, и выйдет, что в карманы курильщиков пойдут миллионы, а мнимое зло не истребится. Большие идут о сем прения; чем кончатся – не знают. Об этой заразе куда как много выдержал я споров; теперь почти все пристают к моему мнению. Волков сказывал, что подаяния на больницы временные составили 253 тысячи. Князь Дмитрий Владимирович назначил Данзаса, чтобы считать всех. Сенаторы очень обижаются, что выбрал мальчишку для этого.