Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Александр. Москва, 27 ноября 1830 года

Вот не стало и приятеля моего короля Неаполитанского. Спали мы с ним в Калабрии только что не на одной постели! Сколько раз спрашивал он, бывало, меня: «Чем же все это кончится, милый мой Булгаков?» – «А тем, принц, что король, ваш августейший батюшка, вновь заберет себе неаполитанский трон». Тогда уверял, что, когда сбудется мое пророчество, он меня не забудет, и сбылось 10 лет после, и он сам вошел на престол, с чем я его и поздравлял, но не было ответа. Другие времена! Я все это напоминал его сестре, герцогине Орлеанской в 1819 году в Париже; вот и она теперь сама королева, а тогда по разговорам давала чувствовать, что не полагала царствование Людовика XVIII прочным. Угадала в свою пользу. Вот так-то все переменяется на свете, а нынешний король Неаполитанский родился после меня. В старики записываемся! Перемена в Лондоне очень мне не нравится. Одно имя Веллингтона было ручательством покоя. Теперь бельгийские бунтовщики нос поднимут. Будет каша и в Англии, в земле этих хваленых умниц. Штилинг предсказал конец света к 1836 году; уж чуть не к тому ли идет?

Александр. Москва, 28 ноября 1830 года

Здесь барабанят о Лазареве – не только, что он помолвлен, но будто уже сделал подарок в 60 тысяч Катеньке. Мне неприятны слухи эти. Я ничего не имею против Лазарева, но говорят (и вероятно, это неправда), что Паскевич дурно его отрекомендовал государю и что ему не позволено быть в Петербурге впредь до приказания. Это заставило меня в письме моем к великому князю, при сем прилагаемом, опровергнуть деликатно здешние и ваши слухи. Я не называю его, но можно брать слухи, как всякому угодно. Прочти мое письмо и, запечатав, отошли к его высочеству.

Говорят, что Малиновский помолвил дочь свою за полковника Бакунина [58] Слух неверный: единственная дочь А.Ф.Малиновского, Екатерина Алексеевна, вышла замуж за князя Ростислава Алексеевича Долгорукова. , бывшего адъютанта князя Дмитрия Владимировича Голицына. Ни ему, ни ей не завидую. Он шалун, говорят.

Александр. Москва, 29 ноября 1830 года

Вчера, после каких-нибудь шести или семи месяцев, попал я в клуб. Как будто с того света явился, ибо клубные завсегдатаи не понимают, что можно не бывать в клубе несколько месяцев. Иные поздравляли меня только с Ольгиною помолвкою, а другие даже и с Катюшиною. Не думаю, чтобы Лазарев думал себе сии тоны задавать; знают, что часто у нас бывает, а этого уже и довольно.

Пропасть насказали мне вестей, и все преглупые. Молодой Соболевский, приятель наших Голицыных, которого чуть ли не ты и в службу записал мальчишкою (он сын побочный Соймонова и А.И.Лобковой), за делом поехал в Париж! Замешался в толпе народной, штурмовавшей мэрию в прославленные ими три дня бунта, был ранен и умер в госпитале. Экая кончина [59] Этот слух о С.А.Соболевском был ложный, равно как и о кончине его, воспоследовавшей лишь 4 октября 1870 года. !

Андрея Семеновича Кологривова сын ушел от гувернера своего, коего обокрал, бежал, написав сюда предерзкое бунтовщичье послание, и записался в службу. К кому же? К Мине, который отечество свое хочет поставить вверх дном. Экие мерзавцы!

Юсупову сказали, что князь Юрий Владимирович Долгоруков оттого долго прожил, что дома сидел и берегся; теперь Юсупов только в свою Экспедицию ездит, а отобедав у себя, надевает халат, скидывает даже штаны с себя и никуда уже не выезжает, забавляет себя пением и балетами своих подданных, играет в бостон и ложится спать. Как бы хуже не было от этого?

Александр. Москва, 1 декабря 1830 года

Весь город наполнен прибытием государя в Москву. Волков мне сказывал, что присылают к нему беспрестанно спрашивать: правда ли это? Иной говорит, что кухня прибыла, другой – что Четвертинский заготовил уже лошадей. У Дишки глаз болит, мы все вчера и обедали, и ужинали у княгини Екатерины Алексеевны. Вечером поздно является маленький (там иных и нет!) Сушков. Император только что приехал! Все вскочили, и ну на меня: «Ну вот, а вы говорили, что неправда!» – «Я и теперь это повторяю. Да разве вы думаете, что император не изволит провести 6-е в кругу семейства?» – «Да помилуйте, флаг видели!» – «Во-первых, нет флага ночью, а кабы был, кто его увидит теперь?» Княгиня тотчас верхом человека в Кремль – узнать. Возвращается курьер. «Ну что?» – «Государь еще не бывал, а ждут его всякую минуту». – «Вот видите, видите!» – «Да кто тебе это сказывал?» – «Часовой!» – «Ну почем часовому знать? Освещен ли дворец?» – «Нет-с, везде, кажется, темно в комнатах». – «Ну, как же это не вздор?» – «Да как же князь Четвертинский готовит лошадей?» – «Да разве нельзя готовить лошадей для другого, а не для государя?» Долго толковали; во-первых, государь никогда наперед не возвещает прибытие свое, что очень полезно для дел; да зачем сюда быть накануне 6-го числа? Дамы уверяют, что он так шибко ездит, что к 6-му может воротиться в Петербург. Какая же польза выйдет из суточного пребывания его величества здесь?

Целый вечер только и было речи, что об этом, и я уверен, что сегодня весь город наполнен будет этой вестью.

13 госпиталей заперто, на днях запрутся еще Лефортовский, Серпуховский и Сущевский; всех больных остается 300 с небольшим.

Александр. Москва, 2 декабря 1830 года

Как-то будут толковать о моей статье в № 142 «Пчелы»? Так как я не назывался, то мне легко будет знать мнение. Впрочем, я Москву превозношу, да она не стоит того. Вчера пил я чай с Волковым, приехал и Сталь. Он меня уверял, что 290 больных, показываемых в билетах, суть выздоравливающие, что холерой настоящею едва ли есть человек 60, что он возил сам князя Дмитрия Владимировича по многим госпиталям, чтобы уверить его в этом. Есть точно люди, старающиеся продлить мнение о существовании холеры, и так как и сами рапорты, получаемые из уездов, очень сбивчивы, то князь Дмитрий Владимирович просил Сталя объездить некоторые, чтобы узнать истину. Деятельный и бесстрашный Сталь отправляется сегодня в Коломну, Серпухов, Подольск и еще куда-то исследовать правду на месте. Хорошо, кабы князь Дмитрий Владимирович давно принялся за таких людей и окружал бы себя подобными Сталю.

Вчера вечером сидел я долго у Фавста. Он мне читал прекрасную статью о нынешнем положении Москвы; жаль, что нельзя этого напечатать: он слишком свободно говорит о многом и особенно о лицах здешних. Он представляет, что сошлись пить чай дворянин, купец, мещанин и мужик и, отпивши, начали болтать о холере и всякой всячине. Может быть, чрез 20 лет и будут это читать с удовольствием и любопытством. Ему во время болезни нечего было делать, а времени свободного было много.

Александр. Москва, 3 декабря 1830 года

Никогда не было большой симпатии между русским и поляком, но здесь теперь и последнее чувство охолодело к этим неблагодарным. Как они ветрены! Уж подлинно северные французы. Ну к чему могло вести безумное их предприятие? К напрасному пролитию их же собственной крови! Стало, ею не дорожат. Отольются волку лютому! Найдут другого Суворова для них; но я все той веры, что они сами выдадут зачинщиков, чтобы купить себе прощение. Что-то ваши поляки говорят? Здесь нет ни одного.