Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Ужасный был там вопль: у покойника жило множество бедняков, коих он призирал. Куда им деваться? Он часто мне говорил, что хочет сделать для них что-нибудь, но был очень нерешителен, откладывал; да так и умер, верно. Очень жаль мне доброго старика. Любил я слушать его рассказы о временах его случая. Он давал мне письма к нему императрицы. Кто знает, в какие бы они попались руки, а потому и не возвратил я ему оных; он забыл, и они остались у меня [65] Лет через тридцать эти письма были приобретены Г.А.Чертковым у сына Булгакова, Павла Александровича. Они напечатаны в «Русском Архиве» 1879 г. . В последние годы мы двое с Фавстом только и ездили к нему. Он сделался дик, запустил бороду, не снимал халата, но нам всегда был очень рад. За неделю до кончины его была у него Ольга, которую называл он всегда своей невестою; ее желал он видеть и принять очень ласково.

Александр. Москва, 18 февраля 1831 года

Сегодня свадьба Пушкина наконец. С его стороны посажеными Вяземский и графиня Потемкина, а со стороны невесты – Иван Александрович Нарышкин и Анна Петровна Малиновская. Хотели венчать их в домовой церкви Сергея Михайловича Голицына, но Филарет не позволяет. Собирались его упрашивать; видно, в домовых нельзя, но я помню, что у Обольянинова обвенчали Сабурова, что на Викентьевой женился недавно.

Каков старик Орлов? Ожил! В 83 года объесться и простудиться вместе – не шутка, а он встал уже с постели, тогда как Мудров давал ему жить только шесть часов.

Александр. Москва, 19 февраля 1831 года

До сих пор еще толкуют о славном бале наших молодых, хваля особенно ласку и ловкость Ольги. Старик Юсупов спрашивал: «Она когда-нибудь была девицей?» Поэт Пушкин также в восхищении от нее; говорит, что невозможно лучше Ольги соединять вместе роль девушки, только что поступившей в барыню, и хозяйки. Он мне говорил на балу: «Я глаз не спускаю с княгини Ольги Александровны; непонятно, как она всюду поспевает, не только занимается всеми, кои тут, но даже отсутствующим посылает корзины с конфетами; я бы ее воспел, да не стихи на уме теперь».

Кстати сказать, о Пушкине. Филарет-таки поставил на своем: их обвенчали не у князя Сергея Михайловича, а у Старого Вознесения. Никого не велено было пускать, и полиция была для того у дверей. Почему, кажется, нет? Итак, свершилась эта свадьба, которая так долго тянулась. Ну да как будет хороший муж! То-то всех удивит, никто этого не ожидает, и все сожалеют о ней. Я сказал Грише Корсакову: «Быть ей леди Байрон». Он пересказал Пушкину, который смеялся только. Он жене моей говорил на балу: «Пора мне остепениться; ежели не сделает этого жена моя, то нечего уже ожидать от меня».

Александр. Москва, 23 февраля 1831 года

Вчера был маскарад в Большом театре, для холерных. Князь и княгиня Голицыны раздавали сами билеты всем и прислали ложу нашим молодым. Мы ездили туда все вместе; но нельзя сказать, чтобы было весело. Маскарады как-то не клеятся у нас; довольно старался об этом Энгельгардт у вас, но без успеха. Мы очень удивились, увидев, во-первых, весьма мало масок, и все ходят без шляп. Какой же это маскарад? Я первый пошел туда с Брусиловым с шляпою на голове, и в одну минуту все надели. Был изрядный ужин; так завелось, что, где бы ни было собрание или бал, всегда Лачинов распорядитель стола, и тут также. За одним столом сидели мы и Пушкин-поэт; беспрестанно подходили любопытные смотреть на двух прекрасных молодых. Хороша Гончарова бывшая, но Ольге все дают преимущество. Князь Дмитрий Владимирович подходил к нам два раза и делал честь. Собрали, однако же, только тысяч пять. Мы тотчас после ужина уехали. На Пушкина всклепали уже какие-то стишки на женитьбу; полагаю, что не мог он их написать, неделю после венца; не помню их твердо, но вот примерно смысл:

Как-то эдак. Он, кажется, очень ухаживает за молодой женою и напоминает при ней Вулкана с Венерою.

Александр. Москва, 24 февраля 1831 года

Замучился я, устал. Обедня с певчими, не было конца, служба архиерейская очень продолжительна. Проповедь и надгробное слово духовника покойного растрогали всех до слез: было просто, хорошо и справедливо. Добрый был человек Корсаков, нельзя было не дать ему слез при последнем прощании. Очень было много народу. Вяземский стоял возле меня и, глядя на подушку с белым орлом, сказал: «Под Прагою Белого Орла ощипали, а в Варшаве, вероятно, его хоронят теперь!» Чуть ли не так.

Люди захотели своего благодетеля нести на себе до заставы, похоронят его в подмосковной, селе Братцеве, где схоронена и покойная графиня Строганова. Вечная память и царство небесное покойному!

Александр. Москва, 26 февраля 1831 года

Как ни старался рано встать, чтобы кончить работу для Волкова, проспал до 10 часов, сел писать, отвез к Волкову, коего мысли угадал; он очень был доволен, безделицы некоторые он переправил и переписал письмо для отправления к Бенкендорфу: просит отдохновения на некоторое время, а ежели нельзя, то отставку. Уверяют, будто Муханов ищет его место; сомневаюсь. Он и с теперешним своим местом не умеет справиться, а где ему заменить Волкова? Такая будет каша, что не расхлебать ему ее. Нельзя не знать Волкову цены, и я уверен, что дадут ему отдохновение, которое ему точно необходимо.

Узнал я прекрасную черту: намедни в маскараде, данном для холерных, кто-то за билет свой вместо трех рублей присылает тысячу! Ломали себе голову, называли многих богачей; вместо того вышло, что пожертвование это сделал человек бедный, имеющий множество детей и живущий жалованьем одним. Выхваляя эту черту доброму нашему коменданту генералу Сталю, я заметил в нем какое-то замешательство: не сказал ничего, заговорил о другом, а после узнал я, что деньги сии были пожертвованы им. Огласить было бы точно его опечалить, а потому и буду молчать; но тебе должно все сказывать.

Александр. Москва, 27 февраля 1831 года

У Хитровой всегда бездна народу и очень жарко. Все к лучшему. Я там попотел, да ложась спать, напился чаю с ромом, все и прошло. Хорошо, а то бы ужо нельзя ехать на вечеринку поэта Пушкина. Кстати сказать, о поэте: вчера заехал к Вяземскому и нашел княгиню, и без того больную, в слезах: сестра ее Четвертинская только что родила, а у нее сын семнадцати лет отчаянно болен, в горячке нервической; мать и отец в отчаянии, ибо надежда, кажется, плоха; он все в беспамятстве. Лета такие, что авось натура и переработает. Это не граф Орлов, который вчера-таки скончался, говорят, 87 лет. Вот тебе и богатство! Не хотел взять ложи для маскарада, данного в пользу холерным. Это, видно, не Сталь.