Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Давеча набрел я на двое похорон: графа Орлова и бедного молодого Четвертинского. Лобанов сказывал, что старик отказал по завещанию 2000 душ лишних внучке Давыдовой, что у вас за Долгоруковым.

Александр. Москва, 10 марта 1831 года

Говорили вчера о распоряжениях покойного графа Орлова. Всякому из Паниных длинных по 7000 душ; Давыдову, сыну Петра Львовича, воспитывающемуся в Оксфорде или Эдинбурге, 14 000 душ; сестре его, что за Долгоруковым, 3000 душ, всякой внучке по 20 тысяч ежегодно на прожитье и 100 тысяч на приданое. Много раздач бедным. Говорят, что есть огромное взыскание с имения за покойного графа Григория Владимировича; но 43 000 душ чего не заплатят? А самые богатейшие мужики и цветущие имения в России – графа Орлова, это известно.

Александр. Москва, 11 марта 1831 года

Все как-то унылы от вздорных слухов, кои распространяют, что один корпус бунтовщиков в Житомире, а другой в Литву пробился. Есть глупые люди, кои и верят бредням сим. Другая новость не менее глупая, что начали за городом заранее рыть ямы в шесть сажен глубины, чтобы в них закапывать тела тех, кои весной умирать будут от холеры. Жаль, что есть мерзавцы, кои выдумывают такие пустяки, и дураки, кои верят им. По известиям газет самих поляков видно, что они правый берег Вислы очистили, Прагу сожгли, поговаривают – гнездо свое разбойничье перевести в Ченстохов из Варшавы. Таковы ли должны быть последствия побед, коими они хвастают?

Александр. Москва, 16 марта 1831 года

Вчера взял я у Волкова репортичку, прилагаю здесь; слава Богу: было двое холерных, один умер, а другой выздоровел, итого остался нуль. Во вторник будет молебствие благодарное в Чудове и во всех церквах. Князь Дмитрий Владимирович посылал к Филарету для выбора дня; он сказал, что 17-го – Алексия Божия человека. Пословица называет этот день «с гор вода», а мы прибавим: а холера со двора. Сталь правду говорил вчера у Волкова: вот бы князю Дмитрию Владимировичу проситься в Петербург, быть первым возвестителем прекращения холеры и первому ехать снять карантины, и без оных первому прибыть в Петербург. Уж можно помолиться и Бога поблагодарить за милость к нам.

Александр. Москва, 17 марта 1831 года

Ну, порядочно я устал! С десяти часов на ногах, а теперь два часа. Сию минуту возвратился из Чудова монастыря, где была панихида по умершим холерою, потом обедня, потом благодарный молебен с коленопреклонением о прекращении совершенном холеры и многолетии царствующему дому. Только недоставало проповеди, но и Филарет сам насилу выдержал службу эту. Множество было людей, весь Сенат и дам бездна. Князь Дмитрий Владимирович мне сказывал, что 17 сентября умер первый от холеры, соборный звонарь. Сегодня 17 марта; стало быть, холера свирепствовала в Москве ровнехонько шесть месяцев.

Александр. Москва, 21 марта 1831 года

Немало меня удивило губернаторство Павла Демидова; впрочем, деньги все устраивают. Возьми он себе знающего и честного правителя канцелярии, скажи ему: «Послушай, вот тебе 25 тысяч в год, служи мне верой и правдою; ежели через три-четыре года получу чин действительного статского советника и ленту, сверх того, подарю тебе 200, 300, 500 тысяч». Куда ему деньги беречь? И что для него полмиллиона, когда ими купит себе награды, благословение губернии целой и милость государя, что всего еще дороже на свете? Чего не сделаешь с деньгами? А Демидов не дурак и, кажется, сердце имеет доброе.

Вот тебе, мой милый друг, биография нашего бесценного отца. Ежели буду духом покоен, примусь писать подробную жизнь его, летом в деревне, на досуге. Хоть теперь бы туда пустился! Скажи мне твои мысли; перечитав еще раз теперь, я нахожу, что надобно будет смягчить статью об Альтести; са мая слава царствования Екатерины требует, чтобы человек, каков был батюшка, не казался вытесненным с места своего по интригам Зубова и Маркова, а что отошел по желанию своему. Это можно переменить; желаю, чтобы это чтение доставило тебе удовольствие.

Бедная Вяземская была на смертном одре и не может оправиться, сокрушаясь о сестре: все беда! Княгиня Вяземская очень слаба; боюсь я, чтобы болезнь ее не взяла дурной оборот, а мужу [67] В это время князь Петр Андреевич Вяземский уже поступил на службу в Министерство финансов. надобно ехать в Петербург: другая беда!

Александр. Москва, 26 марта 1831 года

У меня был Глинка Сергей Николаевич сейчас, очень меня обрадовал. Государь пожаловал ему 3000 пенсиона.

Доброе сделал дело наш ангел. Глинка обожает и Россию, и государя; вся жизнь его, дела, труды это доказывают. Хвала твоему князю, он это устроил, и письмо Глинки к князю Александру Николаевичу очень меня тронуло. Я просил копию с оного и тебе пришлю. Теперь этот добрый отец семейства с куском хлеба.

Александр. Москва, 13 апреля 1831 года

На вербном гулянье вчера была маленькая история у Свистунова с обер-полицмейстером Мухановым. Экипаж первого выехал из ряду; не знаю, было ли это кучеру приказано, только Муханов налетел и начал размолвку горячую со Свистуновым, после чего отнесся рапортом к коменданту с жалобой, что Свистунов его дразнил, а у этого привычка лорнет класть в рот, откуда, без участия рук, два стеклышка поднимаются вверх к глазам, и в эти минуты подлинно черты лица как-то изменяются, что, вероятно, Муханов, не зная всего этого, принял за гримасы, ему деланные. Комендант наш добрый послал за Свистуновым и сказал ему: «Послушайте, у меня жалоба от Муханова, которую должен я передать императору; все это ребячество, кое надобно замять, прошу вас пойти от меня к г-ну Муханову; скажите ему, что я вас к нему послал для принесения извинений, и все будет кончено». Долго он отговаривался, оправдываясь, наконец поехал к Муханову; но этот, чем бы довольствоваться сим, начал еще выговаривать Свистунову, и довольно неучтиво, говоря, что бумагу свою обратно не возьмет и пошлет рапорт к князю Голицыну в Петербург. Это доказывает мстительное сердце Муханова. Комендант не успел помирить их и, вынужденный дать большую сантификацию Муханову, сказал Свистунову, что, в уважение гвардейского мундира, не хочет послать его на гауптвахту, но объявляет ему домовой трехдневный арест. Добрый Сталь сожалеет, что не мог дело затушить; он и Свистунов все сделали для этого. Муханова все очень обвиняют, да и вообще его не любят здесь. Сталь писал князю Дмитрию Владимировичу, чтобы хоть там дело бы уладили без неприятностей. Я не видал Свистунова и не знаю, как он это рассказывает.

Александр. Москва, 30 мая 1831 года

Какова же старуха Вяземская [вдова екатерининского генерал-прокурора княгиня Елена Никитична]? И наша княгиня Вера оправилась, намедни была на выставке, было ей очень нехорошо также. Все такая же хохотунья. Случилось, что на выставке этой, дама одна мне что-то сказала, я засмеялся, княгиня издали это приметила, хотела знать причину, я ей тотчас сказал, ибо речь была о ней. Барыня говорила: «Твоя Вяземская ожила; смотри, как ни в чем не бывало, дрягает, хохочет, по цвету лица – как будто больна не была!» – «И, матушка, – сказала другая кума, – ведь она нарумянена, а может, и набелена; я ее намедни видела утром без туалета у Кологривовой, так смерть настоящая». Надобно было видеть, как хохотала княгиня, я думал, что дурно сделается, и пошла всем рассказывать сама! Добивалась все, кто дама; не сказал ей, а верно бы, не стала сердиться, кабы знала – кто.