Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Александр. Москва, 9 июля 1831 года

Вчера, чтобы разогнать скуку, я повез жену и обоих своих мальчиков на Воробьевы горы. Вид этот их всех восхитил. Никогда не видали, и время было преславное, переехали в лодках Москву-реку. Это была совершенная пародия ваших гуляний, однако же вида такого у вас нет! Сказать нечего отсюда, все, слава Богу, благополучно у нас: те, кои завидуют, видно, нашему спокойствию, выдумывают всякие нелепости. Фавст, уезжая вчера, был вдвойне печален, о Петелине и Москве: по городу ходила молва, что город в день Казанской Божией Матери (вчера) имеет быть зажжен с четырех концов. Он в сокрушении своем всему верил, но вышло – все вздор. Однако же вчера не без беды было: крестный ход и бездна была народу в Кремле, зашалила лошадь жандарма одного, стала бить, в толпе кое-кого переранила, а одну бедную женщину на месте убила. Народ принимал горестное участие в ней, но спокойствие было нимало не нарушено; тут же на месте было произведено следствие, и тело увезено. Вот доказательство, как миролюбивы чувства добрых москвичей.

По гамбургским газетам вижу, что в Варшаве была контрреволюция, в коей и сами польские генералы участвовали, например, Янковский, коего туда привезли было судить за то, что Ридигер его разбил. Пишут также, что среди заговорщиков есть дама русская, Баженова. Что вижу! Эта та Баженова, что некогда имела лавку модную, на Кузнецком мосту.

Александр. Москва, 10 июля 1831 года

Отвозил я письмо от вице-канцлера к графу Никите Петровичу Панину. Этот меня часа два продержал, разговаривая о всякой всячине; приятно говорит, старую свою песенку начинал, все хочет переписываться со мною. «Я в таком неведении относительно того, что кругом происходит». – «Но, г-н граф, я знаю лишь то, о чем пишут в газетах; «Инвалид» и «Пчела» помещают новости очень быстро, вам надобно только завести себе хорошего корреспондента в Петербурге, который не будет дожидаться тяжелой почты для отправления вам сих листков, но будет отсылать вам их всякий день в отдельном пакете, да к тому же и сами мы собираемся ехать в деревню». Он поблагодарил, тем и кончилось. Этот журавль вовсе не переменяется, все тот же, а говорит так, точно телеграф, размахивая руками. Читая письмо графа Нессельроде, он удивился, что для такой малости, как отпуск его племяннику Давыдову, надобно было государю докладывать, и прибавил: «Некогда мы и сами с этим справлялись, не тревожа императора».

Письмо твое от 6-го начинается смертью Потоцкого. Жаль его! Это точно потеря для двора большая. Я все той веры, что этот бунт польский много ему зла сделал, как ни чужд он мерзостей сих. Ты дал мысль о его обер-церемониймейстерстве, и славная мысль; но я не разделяю видов твоих на Ванишу Воронцова, как ни желаю знать его в Петербурге. Ванишу можно полезнее употребить. Воронцовы всегда занимали значащие места; ищи другого обер-церемониймейстера. Ох, жаль очень Ланжерона; конечно, был стар, да разве Вяземская, княгиня Наталья Петровна Голицына не стары, да еще и женщины, а живут же!

Александр. Москва, 11 июля 1831 года

Вчера был у нас Вяземский с Тургеневым; этот ужасно спорил с женою. Охота о политике говорить, с ним должно толковать об обедах хороших. Прекрасный человек, но помешан на теориях и пяти или шести звучных фразах, кои делают гибель рода человеческого. Едет к Вяземскому [ко дню рождения князя – 12 июля] в Остафьево, куда и меня подзывают на завтра. Кабы был товарищ, поехал бы; одному скучно.

Конец Гельгута был очень печальным, но и весьма заслуженным. Теснимый со всех сторон, можно было предвидеть, что он сделает не как Байард – победить или умереть, но как Дверницкий – победить или бежать. Один спасся в Австрии, а другой в Пруссии смерть нашел от своего брата-поляка. Какая смерть! Ну как Польше существовать самой собою? Все должно ей натыкаться на нас, на Австрию или Пруссию. Здесь точно нет конца вестям; вчера говорили: Варшава взята, в Праге пало 18 тысяч наших (а Паскевич, кажется, едет в тыл городу, оставляя Прагу на правом берегу), Паскевичу ногу оторвало, великий князь ранен в руку легко, но все кончено! Хорошо еще, что такой милостивый конец сочинили.

Александр. Москва, 13 июля 1831 года

Конечно, отъезд Закревского оставит у тебя большую пустоту. Такой сосед – великая отрада. Кто же не знает Костенецкого? В сражениях остался цел, а умер от холеры. Очень я рад, что двор таки переезжает в Царское Село, уж верно нет около Петербурга места здоровее этого.

Фавста очень опечалила смерть Молчанова [68] Петр Степанович Молчанов, некогда (1813—1814) правивший всеми внутренними делами России, будучи начальником канцелярии престарелого князя Николая Ивановича Салтыкова. , с коим был он коротко знаком. Мудров недолго побыл в превосходительных. Как-то письма четыре не слышно было и о занемогших знакомых, а теперь умирают многие: бывают такие полосы. Спасибо первое за подтверждение вести о Гельгуте, а второе – за другую добрую весть, что Роланд и Шимановский также положили ружья и сдались пруссакам. Твои и пограничные почтмейстеры молодцы, извещают тебя исправно и скоро. Кажется, польские дела идут к несчастной для бунтовщиков развязке.

Александр. Москва, 14 июля 1831 года

У Мудрова много было здесь больных знакомых и друзей, очень всех поразила смерть его. «Жаль бедную жену», – сказал кто-то; а граф Петр Иванович Апраксин прибавил: «Какая, черт, бедная! Известно, что у Мудрова 800 тысяч чистогану». Вот у нас каковы доктора-то! Только сомневаюсь, чтобы столько было. Мудров не так был стар.

Александр. Москва, 15 июля 1831 года

Литва очищена от бунтовщиков, теперь будем ожидать важных известий от нашего фельдмаршала. Ты, по милости своих пограничных почтмейстеров, знал все прежде «Инвалида». Как подл поступок этого офицера, губившего Гельгута в несчастий и обезоруженного! Накануне он слушал его, может быть, и заодно бунтовал. Отчего такая перемена вдруг? Чтобы купить милость или прощение русских. Он бы лучше уговаривал сначала Гельгута, а ежели бы этот не послушал его советов, то скорее тогда его застрелить. Вот каковы герои эти польские.

Вейтбрехт пришел сказать, что встретил Догановского, который был у губернатора Небольсина, а этот ему сказал, что князь Николай Борисович Юсупов в ночь скончался и что он, губернатор, отправил сейчас нарочного в Архангельское, чтобы там все запечатать. Сколько раз был болен и выздоравливал, а теперь вдруг умер, видно, ударом. Кого-то на его место? А следовало бы доброму Урусову, он давно тут служит и славно бы дело повел; только ужасный этот штат можно бы уменьшить. Верно, Гедеонов будет добиваться, он же все считает себя каким-то московским обер-гофмаршалом, но вряд ли князь Петр Михайлович захочет его. Бориньке привалит большое наследство, а ум будет все тот же, но нет! Того и гляди, что богатство и ума ему прибавит: 23 тысячи душ, фабрики, дворцы, дома, Архангельское, вещи, картины, брильянты.