Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Молодой Талызин, адъютант князя Дмитрия Владимировича и племянник Апраксина Степана Степановича, помолвлен вчера с графиней Зубовой; другая сестра – за Леонтьевым.

Сейчас был у меня приятель Тургенева Баскаков – благодарит. Я просил о нем Новосильцева, коего князь Дмитрий Владимирович посылал усмирять взбунтовавшихся его крестьян, и он подлинно молодецки все это кончил, а дело было щекотливое. Мы его все называем московским Ангулемским, усмирившим в подмосковном Трокадере дух мятежа. Кажется, теперь везде все утишено, и князь, как Людовик XVIII, может покоиться на лаврах.

Александр. Москва, 4 января 1824 года

Очень было весело вчера у Бобринской, любезнейший друг. Нас было человек 20, только она нас всех отвела в уборную: дам в одну, мужчин в другую; были приготовлены маскарадные платья и маски всякие, все мы были одеты в четверть часа, вошли в гостиную. Мужчины не знали, кто женщины, и наоборот. Я насилу узнал Наташу [то есть свою жену]. Сели все. Звонок. Кто? Явилось целое общество в масках, а никто не знал, где хозяйка дома, бывшая и сама в маскарадном платье. Пришедшие сняли маски, и оказалась княгиня Горчакова со всем своим обществом.

Думали, что конец. Опять швейцар в колокольчик; входят человек 20, разные генералы маскированные, и очень смешно. Они танцевали разные па. Этих уже никто никак не узнал; с тем и уехали, не сняв масок. По сему я полагаю, что были это парвеню, которых в доме обыкновенно не принимают. Все закончилось прелестным балом. Надобно было видеть радость хозяйки дома! Ты знаешь, как она любит развлечения. Граф [Ростопчин] мой так завеселился, что мы после ужина уехали, а он был еще там.

Вчера был у меня Севинис. Он мне сообщил еще бумаги, кои доказывают родство его с нашим добрым Каподистрией, документы знаков его отличия. Аттестаты его очень хороши, и цесаревич сделает в нем хорошее приобретение.

Слыхал ты о неудачах чудака этого Юсупова? Он здесь (то есть молодой), в Архангельском, куда послан отцом в заточение за то, что сватался без его ведома за дочь Марии Алексеевны Нарышкиной, которая натурально отказала ему.

Говорят здесь о славном новом месте в Москве, главном директоре таможни, которая с границы переводится сюда; все меня мучают, кому бы и дела не должно быть до меня: «Вот место для вас!..» – «Напрасно; тут надобно вора, а я им не буду никогда». – «Совсем нет, вы будете мешать воровству, а место само по себе будет давать 20 тысяч в год, с квартирою казенною, а именно – банковский дом возле почты, а банк переносится и соединяется с коммерческим и сливается в одно». Всем до меня дело. Прощаю я ближним, но посторонние очень меня докучают своим участием неуместным.

Александр. Москва, 7 января 1824 года

Лодер [профессор хирургии и знаменитый врач (товарищ Гете)] бесится ленте Лейтону, коего называет самым несведущим скотом, не могшим два раза выдержать экзамен, и который делает стыд факультету целому; так разгорячился наконец, что хочет выписаться из лейб-медиков. Старик наш Пфеллер насилу мог его урезонить.

Я не думаю, чтобы Браницкая оставила свою Белоцерковь и явилась к должности своей ко двору. За нее, верно, будет отправлять Литта [графиня Екатерина Васильевна Литта, сестра графини Александры Васильевны Браницкой, дочь которой (Елизавета Ксаверьевна) была замужем за графом Михаилом Семеновичем Воронцовым]. Это все должно, однако же, быть приятно Воронцовым.

Не знаю я, в каких отношениях Севинис с Каподистрией, а, кажется, малый порядочный, желание его умеренное, выгод не просит, а хочет только служить. Он имеет хорошие рекомендации к цесаревичу, стало, все сделано. Он хотел бы только предупредить его высочество, чтобы тот не ездил попусту в Варшаву. Мне казалось, что Фенш или Кир тебе предоставляют такую возможность. Ни ты, ни я ничего не берем ни на себя, ни на свою ответственность. Я желал только услужить человеку без покровительства, да к тому же родственнику того, коего почитаю всей душою. Вот и все. Ты же действуй с обыкновенною твоей осмотрительностью.

Реман должен быть тебе благодарен за осторожность, с коей ты объявил о кончине его отца. Я помню, что Коцебу-сын умер было от ужаса, прочтя нечаянно в газетах о трагической кончине отца своего.

Александр. Москва, 8 января 1824 года

Граф очень скучает; вчера нашел я его в большой хандре: все говорил о болезни дочери, о смерти внука, об отъезде дочери, о собственных недугах. Войдя в другую комнату, я нашел, что пахнет дымом. «Недостает, – сказал он, – одного только: чтобы дом сей сгорел в огне». Однако же я, зная его нрав, слушал, не отвечал и отмалчивался; после сам заговорил о другом и пришел в обыкновенную свою сферу.

Александр. Москва, 11 января 1824 года

Вчера была именинница Бобринская. Звал к себе обедать Гагарин, но я не поехал – боялся накушаться, а я два дня что-то не очень здоров, именно желудком и геморроидами – оттого, что от большой стужи не хожу пешком. Ввечеру поехал к ней и нашел множество народу, так что составился неожиданный и славный бал. Она о тебе и Марице всякий раз у меня спрашивает. Насилу мог уехать, и то утайкой, из-за ужина. 30-го у нее большой маскарад, на который она теперь уже приглашает всех. Был также и граф Федор Васильевич; получив позволение носить фрак, он стал более выезжать в свет. Дочери лучше, Албини ей очень помог, но все-таки весною она едет в чужие края. Болезнь эта некстати: у меня в уме было все сочетать ее с Николаем Меншиковым.

Александр. Москва, 12 января 1824 года

Ты, верно, читал роман или песню молдавскую «Черную шаль» молодого Пушкина; некто молодой аматер Верстовский сочинил на слова сии музыку, не одну и ту же на все куплеты, но разную, в виде арии. Занавес поднимается, представляется комната, убранная по-молдавански; Булахов, одетый по-молдавански, сидит на диване и смотрит на лежащую перед ним черную шаль, ритурнель печальную играют, он поет: «Гляжу, как безумный, на черную шаль», – и проч. Музыка прелестна, тем же словом оканчивается; он опять садится, смотрит на шаль и поет: «Смотрю, как безумный, на черную шаль, и нежную душу терзает печаль!» Занавес опускается, весь театр закричал «фора», пел другой раз еще лучше. Вызывали автора музыки, и Верстовский, молодой человек лет восемнадцати, пришел в ложу к Кокошкину, кланяется и благодарит публику. Чудесная мысль! Не знаю, кому она явилась; говорят, Вяземскому. Скажи это Манычару, любителю театров и музыки. Молодой Пушкин и не подозревает в Бессарабии, где он сейчас должен быть, как его чествуют здесь, в Москве, таким новым способом.

Александр. Москва, 11 января 1824 года

На балу у графини Бобринской видел я двух сестриц-вдовушек князя Петра Михайловича [Волконского, будущего министра двора. Одна из этих сестер – Грессер, другая – Кожина] и сообщил им, что ты пишешь о брате их, и они очень мне были благодарны, ибо не знали ничего положительного о нем. Возвращение его будет, я думаю, всем очень приятно. Дай Бог ему здоровья и заступить старое его место. Во всяком случае человек, столь государю преданный и нужный, не останется без употребления, и дружбу твою он, верно, не забудет.