Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Между тем сделали мы подписки, кои идут славно. Меншиков Николай дал 500 рублей, Голохвастов – также 500 рублей, да Мария Ивановна Корсакова сию минуту прислала мне тоже более 1000 рублей и два червонца. Вся эта тревога кончится еще к пользе Метаксы: все долги заплатятся, и ему очистятся еще деньги, коими долго может прожить безнуждно. Я отдам их жене его, чтобы он с радости их не пробандурил. Где тонко, тут и рвется, к нему же еще приехала на руки с дочерью та бедная гречанка Палеолог, для которой мы делали складчину в Петербурге, а самому нечего было есть. Бог все к лучшему устроил. Спасибо графу: все пошло с легкой его руки!

Александр. Москва, 5 февраля 1824 года

Сию минуту явятся ко мне два кредитора Метаксы. Надеюсь чистыми деньгами дешево скупить претензии их. Складчина идет столь удачно, что я имею более 4500 рублей. Сию минуту Петр Львович Давыдов прислал тоже 100 рублей. Славно устроим его дела, все долги большие и мелкие уплатим. Отложу также, что нужно будет, для напечатания записок наших. Пойдет жить наш Трапандос.

Константин. С.-Петербург, 6 февраля 1824 года

Свадьба великого князя назначена послезавтра. Венчать будут возле комнаты государя, где будут только царская фамилия и Совет. После будут обед и парадный бал.

Александр. Москва, 7 февраля 1824 года

Доброй Татьяны Ивановны Киселевой не стало; она вчера скончалась, любезнейший друг. Все о ней сожалеют. Павел Дмитриевич [Киселев, ее племянник] только сутки с нею побыл. Я у него был, долго мы болтали. Он рекомендовал мне свою жену; нельзя сказать, чтобы она похорошела. Много он тебя любит и не нахвалится твоею дружбой. Я ему сказал, что продажа бриллианта его идет плохо. Он это, кажется, и ожидал. Много расспрашивал о князе Петре Михайловиче; что я знал, то и сказал. Очень он обрадовался, узнав, что государь почти здоров. Тетка не была тогда так отчаянна, но положение ее очень его огорчало, и он, говоря о ней, плакал.

Слышно, что сделанным завещанием еще прежде она все свое имение, то есть 900 душ, отказала ему. Перед смертью сказала она ему: «Павел, не оставь свою сестру Александру (толстая, что в девицах)». Он скоро собирается в Петербург, душевно предан князю Петру Михайловичу и желает застать еще Закревского.

Как желаю я, чтобы ты устроил хорошо дела доброго Каподистрии, который столь часто доказывал нам свою дружбу. Авось-либо Бог и поможет тебе в этом; а кажется, всего бы лучше получать бесхлопотно 8000 серебром. Для него управление арендою должно быть затруднительно.

Фавст за мною прислал, чтобы тотчас я явился; я думал бог знает что сделалось. Начинает словами: «Со мною все делаются чудеса!» – «Что такое?» – «Мой Сниткин (советник младший, помешанный поэт, о котором я тебе писал и прежде) бежал: нанял тихонько тройку и уехал из Москвы, не спрося моего позволения и велев себя накануне записать секретарем в больных». – «Уехал; ну, слава Богу, что ты от него избавился; нечего тут сожалеть». Вот каких Мечников насовал сюда чиновников, в пику Соймонову, а Фавсту бедному надобно с ними служить; другой советник немного разве получше. Я Фавсту советовал написать Мечникову, да нельзя и утаить такое происшествие. Как ручаться, чтобы Сниткин не наделал каких-нибудь проказ? Начальство может подумать, что Фавст или таит этот побег, или о нем не знает. Надобно, право, желать для пользы службы, чтобы Соймонову препоручили горную часть, а то она придет в совершенный упадок.

Я был вчера в ложе у князя Михаила Петровича Голицына, который мне сказывал, что привезли молодого Юсупова сюда, а завтра едет он в Петербург. Его не узнают: род хандры, и целый день только Богу молится, ходит всякий день к обедне, вечерне, заутрене и, кроме того, дома молится, стоя на коленях. Эк его куда бросило! Не думаю, чтобы отец стал питать в нем эту набожность.

Тут также сказывал Шульгин, что, по просьбе неотступной некоторых дам, Цихлера выпустили, но только на сутки, чтобы кончить маскарадные платья, кои у него делались к празднику Бобринской; на другой день был он опять заперт и до сих пор сидит. Шульгин уверяет, что Пален так был рассержен грубостями, сказанными его жене Цихлером, что ехал его убить, и Шульгин насилу его урезонил. Правда, что старик был очень груб; он принял Паленшу за провинциалку и сказал ей: «Ступайте покупать в лавки на Кузнецком мосту, а мой магазин предназначен не таким фигурам, как вы». Она, кажется, сестра Орлова-Денисова. Долго ли проморят Цихлера, – не знаю; наказание заслужил, но зачем печатать его лавку? Тут могут страдать и те, кои не участники его грубостей. Это, кажется, несправедливо: запечатать можно за контрабанду или долги. Много это делает шуму в Москве.

Константин. С.-Петербург, 8 февраля 1824 года

Цесаревич Константин Павлович вчера вечером приехал из Варшавы как раз к свадьбе. Вчера был я на балу у старухи Голицыной, которая праздновала именины или рождение вашей генерал-губернаторши. Там мне сказывал Тургенев, что Урусов, князь Александр Михайлович, сделан сенатором с оставлением при прежних должностях. Он не знал, подписан ли уже указ, изготовленный нашим князем; но это дело верное. Поздравь за меня князя. Это, сверх почести, делает ему тысячи три прибавки. Еще: губернатор Дивов точно будет шталмейстером нового двора, а Алединский – гофмейстером или гофмаршалом.

Константин. С.-Петербург, 9 февраля 1824 года

Жуковскому пожаловано 5000 рублей (он учил Елену Павловну) единовременно, и столько же будет получать ежегодно, а так как он имеет еще 5000 рублей от Александры Федоровны, то и не худо: будет, чем жить.

Сейчас Жуковский показывал мне перстень с солитером, подаренный ему великою княгиней, прекрасный.

Александр. Москва, 11 февраля 1824 года

Метакса представил мне опись мелким долгам, яко аптека, булочник, мясник и проч., всего 1120 рублей. С этими нечего делать сделок, надобно все отдать. Я поехал с деньгами к жене, которая женщина препочтенная и премилая. Другая бы сошла с ума, а она, будучи больна, все не теряла бодрости и терпения. Долго мы с нею говорили обо всем. Я объяснил ей, что все дела кончены в суде, привез ей письмо, весьма ласковое, от Ивана Николаевича Корсакова, который препровождает к ней изорванное и удовлетворенное им заемное письмо Метаксы Нарышкину. Она заплакала от радости. Сверх сего, имею я еще около 2000 рублей для Метаксы, но это сохраню до поры до времени. Она звала меня на макароны к себе, кои сама сделает; поеду непременно. Много она мне рассказывала о добром Каподистрии, которого любит как брата; я знаю, что и он ее любит, да она и стоит того. Ты можешь ему написать, что теперь она покойна, а вперед мы имеем в ресурсы выручку на «Записки» Метаксы. Вот семья, которая от тюрьмы перешла к изобилию. Бог знает, какими путями ведет Он несчастных к спокойствию! Я провел славнейшее утро! Спасибо графу, Корсакову и другим добрым людям. Пошел наш Метакса опять в люди; больно, что весь город об этом говорит. Теперь Метакса будет также пользоваться пенсионом своим, полученным при отставке и который Нарышкин также к себе прибрал.