Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Свадьба Суворовой и здесь всех удивляет. Оба с ума спятили. А кто знает, может быть и примерные будут супруги. Это век вещей необыкновенных.

Завтра должны были давать Россиниева «Моисея», но Филарет запретил, и я его одобряю. Хотя многие и кричат, что во многих пьесах и балетах есть первосвященники на сцене, но это все не Моисей с лучами на голове, сходящий с Синайской горы с заповедями или проклинающий именем Бога. У нас сделает это очень дурное действие, особенно в народе, и Филарет умно поступил; благомыслящие будут все за него. Вместо «Моисея» будет «Зельмира».

Ржевского танцовщицы не идут что-то с рук. Кокошкин их хвалит, говорит, что полезное было бы приобретение для дирекции, но прибавляет всемирный куплет: денег нет! А кажется, сборы в Русском театре очень хороши; теперь мода, тон ездить туда, как прежде все кидалось в Итальянскую. Кстати, меня уверяют, что после окончания здесь срока их они едут к вам, и что это дело решенное, что император дает от себя 40 000 рублей и императрицы по 20 000 рублей каждая.

Константин. С.-Петербург, 15 января 1824 года

В субботу государь приехал из Царского Села, нездоров простудною лихорадкою и рожею на ноге. На другой день не было съезда во дворце, то есть 13-го числа [день рождения императрицы Елизаветы Алексеевны]. Вот записка доброго нашего князя, которая тогда же меня успокоила насчет драгоценного для всех нас здоровья ангельского нашего государя. Это внимание князя, право, меня тронуло: он тут судил о моем сердце по собственному своему. Слава Богу, все идет хорошо.

Бедная Чернышева [118] Это вторая жена Александра Ивановича Чернышева (позднее графа, а потом князя), Елизавета Александровна, урожд. княжна Белосельская-Белозерская. , жена генерал-адъютанта, которая раз уже в течение своих родов была в горячке, так что отчаивались в ее жизни, перестала теперь жить, 12-го числа. Два дня она мучилась родами. Бабушка говорит, что она никогда подобных случаев не видала и подобных криков не слыхала. Наконец разрешилась мертвым ребенком и от ослабления сама испустила дух. Не говоря уже о том, что ей 19 было лет, кто немного ее только знал, не может не сожалеть о ней; она была мила, умна, скромна, добра. Царство ей небесное. Муж в совершенном отчаянии. Жаль и его: несколько дней перед тем он так был счастлив!

Александр. Москва, 18 января 1824 года

Вчера обедали мы у Вяземского на пробном столе. Хотя кухмистр Александра Львовича [Нарышкина], но не показался вообще никому хорошим. Обедали Виельгорские, и я не видал, как стукнуло 8 часов. Тут слышал я о смерти несчастной Чернышевой, которой не хочу еще верить, ибо ты не пишешь, хотя и можно было ожидать это несчастие. Бедный человек! Второй раз женат, и оба раза несчастливо, один раз – от жизни, а другой – от смерти жены своей. Какая ужасная судьба!

Графа Нессельроде поздравляю со Св. Духом, а графу Блоому желаю для него и для всех оставаться в Петербурге.

Забыл я тебе сказать, что Вяземскую нашел в слезах, а у сестры ее Ладомирской, которая брюхата, спазмы и все, что за сим следует. Вообрази, что эта скотина Кологривов (а, кажется, муж родной их матери!) сказал им, что брат Феденька Гагарин застрелился; он слышал это бог знает от кого и тотчас их употчевал этой «радостью», да и не сам, а через дворецкого Вяземского. Есть такие люди, которые довольно счастливы только тем, что могут объявлять другим о несчастий. Другие почитают это за несчастие и желают от себя отталкивать подобные комиссии. Я помню твое горе, когда надобно было Воронцову сказать о смерти его ребенка. Всего лучше то, что четверть часа после принесли Вяземскому письмо очень свежее от покойника и в коем нет ни слова о самоубийстве. Животное!

Константин. С.-Петербург, 18 января 1824 года

Ох, опять был на балу до трех часов у старухи Голицыной! Нельзя было иначе. Она так к нам благосклонна, что нехорошо бы было ехать ни перед ужином, ни тотчас после, тогда когда она именно просила остаться и поручила наблюдать за нами графине Строгановой. Поутру у нее были императрицы, великий князь с великою княгинею и великая княжна, а там, по обыкновению, весь город с поздравлениями.

Не знаю, сколько ей стукнуло лет, а должно быть – порядочно. Первый раз появилась вчера на бал дочь Балка, свежа, прекрасна, скромна и лицо доброе; а для меня Влодекша лучше.

Во время бала пришли за обер-полицмейстером. Что такое? Пожар у Мятлевых; это хоть и недалеко от почтамта, но я был спокоен, не полагая, чтобы пожар был велик; однако же внутри комнаты две сгорели и, говорят, много сгорело вещей. Уборная ее вся в драпри, девушка неосторожно зажгла занавеску, и пошло драть. Несмотря на это несчастие, все Мятлевы, кроме отца, были на балу. Там я видел князя Дмитрия Владимировича и очень много с ним говорил о Москве, о почтах, дилижансах и проч. Мне кажется, он постарел или устал, может быть, с дороги.

Александр. Москва, 21 января 1824 года

Твое письмо начинается вестью, весьма неприятною для всякого русского, хотя болезнь государя сама по себе ничего не значит, лишь бы рожу только не замочить и не простудить. В других странах приказывают в таких случаях производить общественные молебствия, но у нас-то какой же русский по собственному рассуждению да не попросит у Бога о восстановлении столь драгоценного здоровья. Очень я тебе признателен за бюллетени. Они мне пригодились, ибо вечером у нас были граф Ростопчин, Небольсин, Корсаков; приходит мой тесть, который отводит меня в сторонку. «Знаешь о том, что император болен?» – «Чем?» – «Больного перевезли из Царского Села с жестокой лихорадкою и рожей в голове». – «Все это вздор». – «Я тебя уверяю!» – «Поверите ли вы государеву доктору и тому, кто сам видел государя?» – «Как же не поверить? Да разве Вилье здесь?» – «Нет, но вот записка от него с бюллетенем; сверх того князь Александр Николаевич пишет брату, что имел счастие быть у государя, что его величеству гораздо лучше». Тут успокоился мой князь, просил списать бюллетени, но я не дал, возвращаю тебе с благодарностью записку Князеву и бюллетени; все это, верно, сохранишь. Дай Бог, чтобы первое твое письмо сказало мне, что все прошло. Также сказывал князь, что Михаил Павлович очень себе ушиб нужнейшие для жениха части, хотя показать солдату, как делать надобно ружьем. То же мне многие повторяли, прибавя, что свадьба отложена на неопределенное время.

Весь город говорил уже о несчастной кончине бедной Чернышевой, но я все питал надежду, что неправда, ибо ты мне не писал. Дурные известия, по несчастью, всегда оправдываются. Жаль ее очень, а также и мать, и мужа. Бедный Чернышев несчастлив с женщинами: одна сделала его несчастным при жизни своей, а другая – умерев.