Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Александр. Москва, 14 апреля 1826 года

Постное кушанье меня беспокоит, а нечего делать, да и жаловаться стыдно, правду сказать. 51 неделя посвящена на обжорство, можно одну посвятить на пост. Когда больные бываем от объедения, то не жалуемся, а в Страстную неделю охаем. Я, видно, славно проповедую; только лучше бы молчать да не жаловаться. Вчера иду я по бульвару в четвертом часу, никого уже не было, я пробирался домой обедать, встречаю двух дам в черном, – и платья, и шляпки, и вуали даже черные; одна постарее, другая молодая, белая, свежая, прекрасная собою. Что это за незнакомка, думаю себе, а только дама комильфо в полном смысле слова. Попадается мне тотчас Шот. «Вы внимательно рассмотрели эту даму?» – «Ну да, я как раз собирался спросить вас, кто это». – «Великая княгиня Елена!» Экая я скотина: не догадался по беременности, по двум нарядным лакеям в черной ливрее; пошел еще раз, но она изволила уже уехать. Она показалась мне очень красивой.

Мне всегда было прискорбно, что я никогда не видал почтенного Семена Романовича Воронцова. Я так много о нем наслышался хорошего от друга его покойного, графа Федора Васильевича, да и ото всех, что желал всегда его узнать лично. Граф нежно его любил. Уж его за то любить должно, что он дал бытие такому человеку, каков наш вицерой полуденной России. Пора бы этому быть уже у вас.

Александр. Москва, 15 апреля 1826 года

Великой княгине представлялся глава со знатнейшими купцами. «Не хотите ли видеть мою дочь?» – изволила она спросить. «Мы не смели, – отвечал Куманин, – о сем просить ваше императорское высочество, желаем удостоиться счастия сего». Все стали подходить к ручке. После первого купца с бородою она от непривычки, думая, что он ее замарает, начала поглядывать на ручку, вертеть ее и обтираться, потом привыкла и одного купца взяла за бороду. Великая княгиня покачала головой, говоря: «Это нехорошо, так не делают!» Тогда малютка нагнулась и поцеловала купца в лоб, как будто прося у него прощения. Купцы в восхищении от милостивого приема великой княгини. Один из них сказал громко в передней, выходя оттуда: «Против таких-то ангелов наши бояре и князья восставать осмелились! Тож, подлинно, князья отличились, нечего сказать!» Это передавал мне Девиер, которому рассказывал один из купцов, бывший на этой аудиенции.

Александр. Москва, 17 апреля 1826 года

Очень мы рады, что князь Сергей Иванович будет сюда; станем его встречать, как подобает встречать человека, везущего корону императорскую. Кажется, он чудно округлил свои дела: 7000 рублей жалованья в год – отличная вещь, по крайней мере у нас здесь, в Москве. Можно тянуться кое-как.

Вяземский приехал из Остафьева грустен и по сыне, и по Карамзине. Я ему сообщил, что ты пишешь о сем последнем, он его серьезно любит. Кстати, вот записка от Вяземского. Его неотступно просит генерал Кнорринг, служащий у цесаревича, о родственнике своем, прекрасном человеке, у коего большая семья. Я прочитал письмо генерала; он говорит: «Я бы обратился к господину Булгакову, о котором сказывают мне столько хорошего, но не имею чести его знать», – и проч. Нельзя ли дело это устроить? Вяземский говорит, что дело это тебе уже известно через Тургенева.

Александр. Москва, 21 апреля 1826 года

Вчера был я у Новосильцева; он сказал, что брат ему пишет, что имения, деньги и все, что было назначено на построение Воробьевского храма, отбирается от Витберга и отдается принцу Виртембергскому, для сооружения предположенного Петром Великим. Это можно было предвидеть, вещь была несбыточная. Покойному государю, начав, неловко было оставить предприятие, а Витберг напоминает армянина, который взялся любимого сына какого-то шаха выучить говорить, с тем, что ежели не выучит в 30 лет, то отрубят ему голову. Как можешь ты брать это на себя? – А вот как: через 30 лет умрет или шах, или сын, или я, а между тем плата идет мне большая. Я полагаю, что церковь, хотя и не колоссальную, все-таки выстроят, для исполнения обета императора покойного и в память незабвенного 1812 года.

Александр. Москва, 23 апреля 1826 года

Едем с женой к графине Вязмитиновой; звала обедать, да нельзя: отозваны мы к Хрущовым, богачам, на Пречистенку; вообрази, что у них готовят обед на 260 человек. Гулянье едет мимо их окон, а оттуда к тестю на вечер, тут же, на Пречистенке. Время у нас удивительное: 26 градусов жару на солнце, все распускаются на березках листья, все это преждевременно. Боюсь, как грянет снег или мороз (а это и в мае бывает), так все пропадет.

Александр. Москва, 24 апреля 1826 года

Весть о Карамзине очень нас всех обрадовала, особливо Вяземского. Ай да государь наш! Сохраня здоровье Карамзина, он заслужит благодарность всей России за 11-й, 12-й и все следующие тома российской истории, а фрегат этот соделается пером, коим историограф будет писать. Италия будет бумага, а Средиземное море, видно, чернилами. Не скоро же он их испишет! Вот какой вздор тебе пишу. Стало, что нечего говорить; да и подлинно так. Говорят, что Шепелева дом нанимают для Девоншира за 65 тысяч на время коронации. Ну, уж тут есть, где праздник дать.

Александр. Москва, 26 апреля 1826 года

Благодарю тебя за подарки, две медали и рисунок памятника, который имеет быть сооружен в Крыму для князя Потемкина. Полагаю, что все это для меня, ибо письма при посылке не было. Вот так-то вознаграждаются заслуги! Пожарскому поставлен монумент через 200 лет, а Потемкину – через 40; но они все-таки свое возьмут. Рисунок хорош, только схоже ли изображение князя? Он был благодетель батюшки, который помог ему заслужить памятник сей, особенно в отношении к приобретению Крыма. Поэтому должны мы с удовольствием смотреть на сооружение сие. Я чаю, старухе Браницкой очень будет это приятно. Где же будет он поставлен?

Александр. Москва, 28 апреля 1826 года

Здесь вдруг пошла тревога, что императрица Мария Федоровна изволила сутками прежде выехать в дорогу и будет сюда сегодня. Отчего такая перемена? А один сенатор очень важно и серьезно отвечал: оттого, чтобы поспеть к 1 мая на гулянье!.. Догадлив, нечего сказать. Здесь, что ни скажи, всему поверят. Я слышал, что Шепелева дом взят на время коронации для дюка Девонширского за 65 000 рублей! Ай да Вшивая горка! А Марьи Ивановны Корсаковой взял Бомбель за 25 000 рублей, и выходит, что Блоом очень дешево нанял свой, да и то месячно.

Александр. Москва, 30 апреля 1826 года

И я тебе стану говорить о новости, всех здесь занимающей. Вчера в 7 часов вечера изволила сюда прибыть императрица Мария Федоровна. Не поверишь, что это было за стечение народа от заставы до самого дома тверского. Многие поехали даже во Всесвятское. Мне сказывал Иван Александрович Нарышкин, что и он там стоял в толпе народной и что государыня узнала его, подозвала к карете и пожаловала ему из-за окна руку поцеловать. К вечеру был концерт у Корсакова; спорили, приехала ли или нет государыня. «Я-то думаю, что ее величество приехала, – добавил Иван Александрович, – ибо я ей и ручку поцеловал». Чуть было не состоялось пари в 500 рублей с Евгением Марковым, который только что с Тверской, где видел бездну народа, ожидавшего императрицу. Только вышло, что государыня