Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Я был очень рад получить письмо от Полетики. Он с Татищевым. Он написал мне чудесное письмо из Лондона. Вот письмо Кирико. Прочитай папахе все, что может его заинтересовать. Влодек беспрестанно поручает мне передавать тебе его комплименты. Он все тот же – славный малый и любит друзей своих. Мишо также обнимает Катеньку, которая его фаворитка, и очень сердечно тебе кланяется. Алексей Багратион ушел в отпуск по болезни: еще одно доказательство отсутствия в нем такта. Он является сюда, все видят, какой он толстяк и здоровяк, и вот он болен.

Константин. Фрейбург, 12 декабря 1813 года

Разумовский приехал. Я был у него, он принял меня с бесконечною добротою и был очень рад меня видеть. Он несколько постарел, но все еще очень хорош. Кудрявский с ним, этот постарел чрезвычайно и оглох. Мы много болтали с графом о Вене, о милом Маллиа, о доме графа и проч. Вообрази, что с тех пор он беспрестанно застраивал и увеличивал свою землю, делает новую улицу в предместье, мост наискосок через Дунай, в один пролет, и откуда будет дорога прямо в кофейням. Словом, как говорят, красивее в мире нет.

Александр. Москва, 16 декабря 1813 года

Здравствуй, Красный Орел! Здорово ли поживаешь? А мы по сю пору перечитываем всё письма твои от 4-го и 13 ноября.

Радуюсь вместе с тобою, что поездка папахена не состоялась. Уверяю тебя, что, несмотря на его возраст, надобно было разве что не за помочи держать его, как ребенка. Намедни был на первом балу открывшегося Собрания. Старшины, Валуев, князь Юсупов, Апраксин и проч. делали ему разные учтивости. С Аф. Дм. зачинал польские. Теперь хочет непременно их звать к себе, к ним ездит. Бог тебе воздаст в сто раз за тетушку, ежели в чем для нее можешь успеть. Она живет в ГЦекотове бедно, а Г. дает праздники в доме своем. Он получил 10 000 рублей возмещения за свои потери, и я сомневаюсь, чтобы оказал он хотя малейшую помощь тетушке.

Я уверен был, что книга наша будет читана у вас с удовольствием; возрадуюсь, ежели удостоится прочтения государя. Тут очень много, к славе его относящегося. Для того именно и поднести императору не хотели книги. Печатается уже второе издание. У меня пропасть любопытных материалов, и я работаю над третьим изданием, которое будет в двух частях, очень дополнено и с разными рисунками, яко то горящая Москва, взорванный на воздух Кремль, Никольская башня с чудесным сохранением образа на башне и проч. Книгопродавец Свешников получил от книги 5000 барыша, это деньги, которые полагались бы мне с Метаксою, ежели бы мы не продали книгу по 2 рубля 50 копеек, тогда как книгопродавец продавал по 6. Но признаюсь тебе, что, поскольку в свое время было заключено перемирие, я опасался, что продажи упадут. Надеюсь, что оба издания принесут нам десяток тысяч рублей. Я все переработал и использовал в дело все материалы, кои накопил в своем портфеле, не считая злосчастной нашей эмиграции. Мне досадно, что я не работал один и отдельно, ибо Метакса может подумать, будто хочу я присвоить себе его труд, и я сильно удалился, хотя все знают, что Метакса удивительно плохо пишет по-русски. Впрочем, все равно, лишь бы книга была хороша и читаема. Суждением Журавчика нельзя пренебрегать; я рад, что ему понравилось. Надеюсь, мой милый, что ты не сидишь сложа руки, а запасаешься любопытными материалами, кои я проглочу, когда ты приедешь сюда. Ты имеешь такую репутацию бога молчания, что в городе говорят: «Что нового, не знаю, а говорят, что Булгаков получил письмо из армии». – «О, да это от брата: он ему никогда не сообщает ни слова о делах». Старик Афросимов считает, что ты пишешь, но что я храню это для себя одного и что я в точности знаю, когда мы будем в Париже.

Письмо Закревского я передал графу, который уже ответил Арсению Андреевичу через князя Меншикова.

Граф позволяет, чтобы я тебе отправил, под открытою печатью, письмо Вандама к его жене. Дай ему ход, ежели можешь и хочешь, а ежели нет, то сожги.

Тот самый господин, который не так давно утверждал, что никогда мы не перейдем линии Эрфурта, что Дрезден может быть взят только ценою жизней 100 тысяч человек, что не только их император, но и из французов никто никогда не подпишется под жертвою Италии и Голландии, говорит мне теперь (и вот его слова): «Тот, кто учинил все сии оскорбления, должен их и исправить. Надобно, чтобы император серьезно задумался, чтобы он подписал мир во что бы то ни стало, чтобы он уничтожил свое самолюбие из любви к Франции; надобно, чтобы он отказался от Германии, Италии и даже от Голландии ради сохранения Франции, которая есть и всегда будет прекраснейшим королевством в свете», – и проч. и проч.

Я тебе послал с четверговою почтою (по-прежнему через Калинина) экземпляр «Русского вестника», в коем содержится описание деревенского праздника 26 августа; а через мой канал № 3 я или, вернее, сам автор тебе отправил тот же самый «Вестник», заполненный одною только заметкою о службе батюшки. Тебе это доставит большое удовольствие. Пиши, мой милый, Глинке, коего зовут Сергей Николаевич. Скажи ему, что вся армия его знает как превосходного русского, ревностного патриота, что его «Вестник» читают в армии с большим удовольствием; поблагодари его за справедливость, отданную им памяти батюшки, и проч. Ему очень это будет приятно. Разумеется, что напишешь ему по-русски. Как бы не забыть: вообрази, что Иван Савельич [шут князя Василия Алексеевича Хованского] представляется всюду с крестом Почетного Легиона, и когда ему говорят: «Что ты это, дурак, как ты смеешь это носить?» – «Ах, батюшка, – отвечает он, – теперь уж это сделался шутовской орден; мы все носим, всем позволено, и гроссмейстер позволил», – «Да кто гроссмейстер?» – «Наполеон Карлыч».

Константин. Фрейбург, 19 декабря 1813 года

Я вижу с большим удовольствием, что мои письма доходят до тебя достаточно исправно, несмотря на удаленность и огромное расстояние, созданное нашими блистательными успехами между нами и нашею милою Москвою. То, что сей славный город сделал для раненых в лейпцигских боях, – движение, достойное наших доблестных москвичей.

Я подпрыгнул от радости, когда прочитал статью о 6000 рублей, пожалованных вам императрицею. Я полагаю, что сие явилось очень кстати, и вас с сим поздравляю. Бог не оставляет нас.

Я тебе писал из Франкфурта, что я получил 1000 рублей за трактаты; они пришли тогда, когда я и вправду не знал, что делать: уже полтора года я не получал и полушки жалованья; а то, что привез с собою, было вскоре истрачено, ибо, хотя так и не кажется, здесь тратится уйма денег; мне пришлось сделать несколько долгов, и вдруг 1000 рублей позволяют мне выпутаться, да еще мне и останется, на что продолжать кампанию, не одалживаясь ни у папахи, ни у друзей моих. Я захотел было отложить половину, но не получается. Смог поместить лишь 400 рублей к Нессельроде при условии, что смогу забрать их при надобности. Как буду выглядеть без этого в главной квартире, полной иностранцев? А занимать деньги означает очень дурной тон.