Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Александр. Москва, 29 марта 1814 года

Христос воскресе! Прошлый праздник были мы вместе, любезный брат, теперь должно довольствоваться письмами. Как быть? Немного, кажется, остается нам потерпеть. Дела идут быстро, происшествия столь скоропостижны и неожиданны, что нельзя ручаться, чтобы разлука наша не прекратилась, и даже очень скоро. Убежденный сам этою сладостною мыслию, я и Марицу утешаю.

Благодарю за № 56 и за брошюрки, кои, покуривая трубку, читаю с восхищением. Портрет великого человека писан со странною фантазией. Мы его здесь отпечатаем с экземпляра, присланного из Берлина, но который не так хорошо сделан, как твой. В городе большой шум из-за двух великих побед, одержанных Блюхером 28 февраля и 1 марта. Сия новость пришла с эстафетой из Штутгарта в Петербург. От тебя мы ее узнаем только позже.

Я вчера сыграл фарсу с Янко [Янко, Костаки и др. – домочадцы К.Д.Варлама]. Я ему вручил якобы письмо от тебя, запечатанное, где ты ему говоришь, что на Пасху будешь просить императора сделать Янко твоим адъютантом, что ты ему поручаешь передать комплименты всему семейству, но что, будучи очень занят, пишешь только ему одному, и проч. Надобно было видеть его радость! Сначала не хотел он распечатывать письма, чтобы не попортить печати, и потом сказал, что, когда Булгаков возвратится из армии, сам прочитает ему письмо. Но, уступив просьбам матери, он письмо открыл. Марица грустила, что ты ей не пишешь, а Янко утешал ее, говоря: «Когда он писал вам, а мне нет, я ничего не говорил; что ж, теперь вы тоже наберитесь терпения; впрочем, Булгаков просит меня передать вам свои комплименты». Но особенно с большим пренебрежением и очень выраженной гордостью смотрит он на Костаки. Янко просил пойти на качели, а когда у него спросили, зачем, он сказал, что это для того, чтобы всем показать твое письмо.

Константин. Париж, 4 апреля 1814 года

Я очень доволен, что повидал этот мир, и особливо в такую интересную во всех отношениях минуту. Париж – это в самом деле мир, но чтобы им наслаждаться, надобно иметь много времени для себя и главным образом много денег, ибо все чрезвычайно дорого, даже вещи первой необходимости. Спектакли, однако же, восхитительны. Я никогда не видел ничего подобного. Я видел здесь нашего милого Воронцова. Мы обнялись от всего сердца. Он получил, как и князь Щербатов, Св. Георгия второго класса. Ты читал в газетах, что он назначен генеральным комиссаром при временном правительстве.

Сын Александра Михайловича Корсакова убит в одном из последних сражений. Я тебе это говорю, чтобы его не спутали с братом г-жи Волковой, в том случае, если дойдет до вас эта новость.

Александр. Москва, 6 апреля 1814 года

Вчера шатался по качелям пешком. Время прекрасное стоит во всю Святую неделю. Со мною был Иван Савельич в шитом кафтане с разными шутовскими украшениями; я заставил его дурачиться и плясать на балконе с паяцем. Тебе известно, как хорошо его знают во всем городе; так, верно, можешь себе представить, как это всех развлекало. Волков был верхом и над сел ся, смеявшись.

О веллингтоновой победе никто здесь не знал. Говорят много о смерти молодого графа Строганова. В Петербурге не знают, как объявить о сем несчастье графине [121] Это была бабка убитого под Краоном молодого графа Александра Павловича Строганова, графиня Екатерина Петровна, урожд. княжна Трубецкая. , которая уже очень занемогла, узнав вдруг о смерти архитектора Воронихина. Эта преждевременная смерть (хотя, по здравой логике, в армии преждевременной смерти не бывает) возбудила беспокойство всех матерей, тем более что говорят о многих раненых генералах. Называют нашего доброго Воронцова. Ты знаешь, как охотно раздувают все новости, у всех лица вытягиваются. Вместо того чтобы терять время на их утешение, я их уверяю, что французы, равно как и мы, имеют пушки и ружья и стреляют в нас не печеными яблоками, а ядрами и пулями. В четвертый раз заявляют, что мы заняли Париж, и хотя мы еще не в Лондоне, но зато всякий день идут беспрестанные парижи. Карикатуры, кои ты мне прислал, очень смешны. Здесь их тоже беспрестанно выпускают.

У князя Барятинского бывает гордый оригинал, Тончи, коего ты знаешь, я думаю. Это человек, свихнувшийся на системах, он теперь защищает одну, которая должна доказать, что в сем мире нет ничего. Граф ему испек на сих днях следующую эпитафию:

Уж коли пустился на стихи, так вот тебе еще весьма удачные, кои будут помещены в щите на концерте послезавтра.

Константин. Париж, 8 апреля 1814 года

Кромин должен привезти с собою сына графа; я очень радуюсь за почтенного отца: он будет иметь радость узнать, что сын его отлично показал себя во всех сражениях, и увидеть его славно награжденным. Теперь, когда дело в прошлом, можно говорить о том, чем он рисковал, будучи с Барклаем, который всегда чрезвычайно подставлялся опасности. Это не шутка – быть его адъютантом: он многих сменил.

Я видел здесь Милошу Нарышкина. Я бы его никогда не узнал, таким он стал взрослым малым. Он получил Св. Владимира и Шведский крест. Он проделал более выгодную кампанию, чем Ваниша.

Александр. Москва, 12 апреля 1814 года

Мы полагаем, что разбитие Мармона и Макдональдовых сикурсов откроет армии путь в Париж и что там злодей объявится отрешенным от престола, а всякий, ему преданный, – бунтовщиком и разбойником. Такая мера заставила бы всех бросить его, особливо когда будет провозглашен его преемник, а без этого не вижу и в занятии Парижа ничего завидного. Наши на этой неделе хотят переехать на дачу, которую наняли в двух верстах от Тверской заставы, куда и я думаю переехать, ежели Наташа решится скоро ехать в подмосковную, куда буду ездить только урывками, покуда граф не поедет к водам; тогда и я пущусь в подмосковную.

Александр. Москва, 16 апреля 1814 года

Ура! Ура! Еще официального от вас нет ничего о взятии Парижа, но эстафета, прибывшая в Петербург из Кенигсберга, известила о вступлении государя и прусского короля 19 марта в сию столицу злочестия. Графа известил о сем Вязмитинов курьером. Москва в восхищении. Во вторник был я свидетелем зрелища, которое никогда не забуду. Купцы, мужики все сбежались в дом графский, пробились до его кабинета, требуя его видеть. Будучи нездоров, он не одевался; но какая болезнь может противостоять такой радости? Граф надел сюртук мундирный, вышел в залу, поздравлял, целовался со всеми, велел подать вина, пил со всеми за здоровье государя и армии нашей и прусской. Крики «ура!» и «да здравствует отец наш, государь император!», произнесенные тремястами, может быть, человеками, бывшими в зале, такое представляли зрелище, что, право, нельзя было не плакать. Одни выходили, другие входили на смену, двор и улица были наполнены людьми. Сии изъявления радости продолжались часа два, все целовались, как в Светлое Христово воскресение. Граф очень был тронут. «Что всего лучше, ребята, – говорил он, – что все обошлось тихо в Париже, без капли крови, никого из жителей не обидели». – «Что говорить, – возразил купец один, – ведь мы, батюшка, ваше сиятельство, христиане; они вошли (фафули) только сюда, как варвары!» А эти шельмы французы разъезжают уже и здесь с белыми кокардами. Экие пострелы! Куда ветер, туда и они. Пожалуй, любезный брат, обняв за меня и поздравя Закревского, сообщи ему и молодому Ростопчину то, что тебе пишу о радости московских жителей. Пришли мне письмо от последнего к отцу его. Заставь его писать чаще. Сию минуту князь Барятинский меня известил, что жена его родила дочь. Можешь сказать это графу Толстому [123] Женой графа Н.А.Толстого, обер-гофмаршала государя, была родная сестра князя И.И.Барятинского. .