Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Сегодня вечером карусель, я решил не ходить, а пойду на бал, чтобы посмотреть костюмы кавалеров и их дам, кои, говорят, беспримерно великолепны. Завтра опять бал в Аугартене, но я не пойду.

Константин. Вена, 18 ноября 1814 года

Я передал Сергею Гагарину письмо его брата. Этот обещающий молодой человек много дружит с нами. Он был принят в наш департамент как переводчик и помещен к Каподистрии. Он очень хорошо сделал, приняв такое решение, ибо в Цюрихе у него будет мало развлечений, и он сильно вырастет под руководством своего начальника, который очень способен его направить. Они все еще здесь.

Константин. Вена, 19 ноября 1814 года

Я обедаю сегодня за табльдотом (то есть у Отта): он дает мне обед, который, верно, будет дурен. Воронцов и Шредер также у него обедают. Завтра Кудрявцев дает нам обед, а послезавтра Лонгинов. Праздники и балы окончились, однако же сегодня будет второе представление карусели; я твердо решился не ходить, разве только на минуту.

Константин. Вена, 27 ноября 1814 года

Давеча был бал у Разумовского, который был прекраснейшим в свете и сделал честь русскому имени. Не знаю, знаешь ли ты его дом таким, каков он теперь. Он столь велик, что даже не все покои были отперты, несмотря на то, что присутствовало 600 человек на балу и 600 за ужином, и все в разных комнатах. Было десять оркестров, которые вторили в других покоях и в зимнем саду тому, что играл большой оркестр. Это было подобно волшебному дворцу Армиды; одним словом, не считая праздников, устроенных австрийским императором, этот был самый прекрасный, какой мы здесь только видели. Библиотека также была открыта. Ай да Разумовский!

Константин. Вена, 28 ноября 1814 года

Бедный принц де Линь умирает, вчера ему было очень плохо, и он позвал священника. Жаль, что такие любезные люди, как он, кончаются. Он почти не видится со своими детьми, чтобы не увеличивать их боль, но все продолжает шутить. Говорит, что его император хочет еще устроить нам зрелище погребения фельдмаршала. Сказывают, что он исповедуется первый раз в жизни. Ежели позвал духовника по убеждению, то я очень за него рад.

Вчера толстый Потоцкий устроил для нас обед-мальчишник в термах Дианы; это новое заведение, в коем участвовал покойный Маллиа, поистине великолепно, и ты знаешь, что Вена в нем нуждалась, ибо другие бани не очень чисты.

Константин. Вена, 1 декабря 1814 года

Козловский подлинно стал чище с тех пор, как стал министром, и много выиграл. Когда совсем перебесится, то будет порядочный человек, ибо он, верно, не лишен способностей, было бы только поболее порядка в его голове.

Благодарю тебя, мой любезный друг, что поступил со мною, как всегда должен был поступать. Ты хорошо знаешь, что то, что принадлежит мне, принадлежит и тебе. Не теперь, я надеюсь, начинать нам друг с другом счеты. Я тебе повторяю: ты очень хорошо поступил, взяв 3000 рублей. Почему я не могу тебе дать 100 тысяч! Прошу тебя только, мой любезный друг, сделать еще другое распоряжение. Я должен во что бы то ни стало вернуть те 5000 рублей (и я столько раз просил Тургенева это устроить): мне не хотелось бы, чтобы меня упрекнули в том, что я дважды взял свое жалованье, а так и получилось, потому что Коллегия не захотела сама возместить Канкрину. Так что прошу тебя, договорись с Тургеневым или еще с кем-нибудь, чтобы это дело устроилось и я был покоен. Чтобы добрать до 5000 рублей, возьми 3000 рублей, кои тебе самому понадобились (что ты послал бабушке), из капитала или из тысячи дукатов, кои, как извещает меня Кирико, он тебе послал. Надеюсь, что такое устройство не представит никакой трудности.

История Гагарина с его женой и до нас дошла из Петербурга, но в версии, весьма отличной от той, кою ты мне рассказал. Весь город считает его жену невинной, а без того, верно, Гурьева, всем известная своей суровостью в отношении нравов, ее бы и не приняла. До нас дошло весьма трогательное описание положения этой дамы, которую не в чем более упрекнуть, кроме чрезмерной любви к своему мужу. Не берусь судить, но, однако же, прием Гурьевой и общественное мнение располагают в ее пользу.

Две записки от ветреного Тургенева получил, но что он при этом пишет, не знаю. Вижу, что деньги заплачены за мой настоящий чин, но кем? И если Тургеневым, то из каких денег он заплатил: из своих ли? Он, право, совсем с ума сойдет. Немного ему до сего осталось.

Бедный принц де Линь окончил сим утром свой долгий жизненный путь. Он умер скорее от старости, нежели от болезни, ибо она была неопасной, но у него сил уже не осталось. Какая ужасная катастрофа для всей семьи, и особенно для бедной княгини Клари, которая любит его так же, как мы любили нашего батюшку. Для города это непоправимая утрата, это был любезнейший человек, каких больше не делают. Остроумие и любезность долго будут скорбеть о нем, и его место долго останется в свете незанятым. Иностранцы теряют необыкновенный и приветливый дом. Все о нем сожалеют, и более того, он сего заслуживает, ибо лесть не переходит через край могилы.

Александр. Москва, 7 декабря 1814 года

Милый и любезный брат. Я в больших хлопотах всю эту неделю. Завтра слушают дело наше в Сенате. Слава Богу, все идет очень хорошо, даже сверх моего ожидания. Почтенный этот и предобрый Петр Петрович Нарышкин старается за нас как друг, как отец. Я был у всех сенаторов, присутствующих в 7-м департаменте. Я в них нашел Алексеевых других. Все без изъятия меня обнадежили: Алябьев, Кушников и князь Масальский желают нашего блага. Князь Багратион не присутствует по родству, а Рунич в отпуску. Почтенный старик Алябьев меня наставил; я подал еще бумагу сегодня сам в Сенате. Завтра рано надобно подать тетушке также бумагу, и дело пойдет. Не решаюсь, милый мой, давать тебе положительную уверенность, что дело будет решено на месте, в департаменте, не переходя на общее собрание, ибо столько раз мы уже обманывались в наших надеждах; но, кажется, имение будет нам в департаменте единогласно присуждено. Сенаторы согласны в основном; опасаюсь только, не будет ли различий во мнениях о способе, на коем порешат. Масальский хочет доклада в нашу пользу императору, а Алябьев считает, что Сенат своей властью должен дать нас ввести во владение имением, которое нам принадлежит по праву. Ты видишь, что в любом случае это в нашу пользу. Нет, милый мой, Бог будет за справедливость, и мы вздохнем свободно.

Не могу пересказать тебе, какое участие в нас принимают. Кузина была вчера у Масальского; он ей сказал: «Ей, Анна Петровна, я вам говорил давно, помиритесь», – а она уверяет, что хлопочет для нас же. Как она зла и какими глупцами считает других! Сегодня после полудня иду к обер-прокурору Озерову, это друг Тургенева. Словом, милый мой, я ничего не упускаю. Я отдал бы десять лет жизни своей (это много для такого счастливого человека, как я), чтобы наконец иметь возможность сказать тебе, в понедельник, что все окончено, и чтобы принести покой в твое сердце. Будем ожидать всего от Бога и от славных людей. Я знаю, что нам, может быть, ничего не останется от имения, но как сладостно будет успокоить кредиторов батюшки и вернуть покой его праху, уплатить Фавсту 29 000 рублей, кои ему причитаются. Разве это не великое наслаждение? Какое счастье, что я не порвал писем кузины; они нам служат чудесно. Я их недавно отыскал. Скажи теперь, что бывают незначащие письма!