Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Обнимаю тебя и твой милый причет.

Константин. Вена, 30 января 1815 года

Я был уверен, что несчастье Разумовского тебя огорчит. Его снова перенесли в большой дом, который он не любит. В остальном ему хорошо; сказывают, что он более не думает о своих потерях.

Константин. Вена, 4 февраля 1815 года

Лорд Кэстлри уехал в Лондон. Веллингтон замещает его на Конгрессе. Я привезу тебе с него гравюру, очень похожую. Добрая старая княгиня Прозоровская сильно болела, теперь ей гораздо лучше. Мы за нее было встревожились.

Александр. Москва, 4 февраля 1815 года

Прежде всего, мой милый друг, поскольку ты выхвалял перед графом Нессельроде мою аккуратность, чтобы тебя не опровергнуть, вот ответ на письмо, кое граф поручал мне доставить господину Ключареву. Мы еще не вступили во владение имением, а уже кредиторы начинают радоваться за себя и за нас. Фельдмаршал Пушкин прислал сюда нарочного, чтобы говорить со мною о деле своем. Я отвечал неопределенно, что оно будет удовлетворено в должное время. Как и ты, я тоже думаю, мой милый друг, что не так страшен черт, как его малюют [141] Относится, вероятно, к тому, чтобы К.Я.Булгакову получить место московского почт-директора, которым все еще числился удаленный графом Ростопчиным в Воронеж мартинист Ключарев. Почти три года почтою в Москве заведовал Рунич. .

Константин. Вена, 8 февраля 1815 года

Я получил весьма любезное письмо от госпожи Алексеевой, которая пишет мне о том, как счастливо обернулось наше дело, а Тургенев передает мне через брата своего, что доклад Сената сюда присылать не будут, а представят в Совет, который и решает сии дела в отсутствие императора.

Мы теперь будем иметь здесь спектакли в обществе, позавчера был один у княгини Багратион. Играли довольно хорошо, и мне вспомнились наши давнишние вильненские спектакли. Завтра будет спектакль при дворе. Петерсон споет русскую песню, а княгиня Багратион исполнит русский танец, будут живые картины и разные сцены. Я вчера ужинал у Нессельроде с Александром Львовичем, который все так же шутит, веселится да сыплет каламбурами. Жена его едет на днях в Париж. Княгиня Прозоровская поправляется. Все сему радуются, ибо все ее любят и уважают. Погода здесь такая прекрасная, что утром все гуляли во фраках. В воздухе уже чувствуется весна. Я много хожу пешком, сие мне приносит величайшую пользу, склоны здесь прелестны.

Константин. Вена, 11 февраля 1815 года

Разумовский не потерял ни бриллиантов своих, ни драгоценностей, только счета, и, несмотря на сие, потери его исчисляются в 100 тысяч флоринов, как сказывал мне Кудрявский. Вчера видели мы прелестный спектакль при дворе. Играли разные сцены из многих пьес. Петерсон спела «Чем я тебя огорчила», княгиня Багратион танцевала русский па-де-де со знаменитой Пальфи. Конец спектакля был особенно прелестен. В глубине виднелся Олимп, составленный из всех здешних красавиц, а перед ним исполняли маленький балет. Сие было поистине прекрасно.

Александр. Москва, 11 февраля 1815 года

Ты мне доставил прекрасную минуту с Федоровыми, мой милый друг. Я видел, как целая семья перешла от уныния к чрезмерной радости. Я был у них сам, я начал с фортуны папы-священника. Это доставило им огромное удовольствие. «Есть в Вене, – сказал я, – внук капеллана». – «Как, – отвечала мадам Федорова, – это Алексей, мой сын! Ах, если бы вы могли поместить его куда-нибудь!» – «Это сделано, – отвечал я. – Император приказал приписать его к миссии в качестве студента». Все от мала до велика запрыгали от радости. «Теперь, – прибавили они, – мы забыли все наши невзгоды, мы забыли наш красивый домик, сожженный французами…» – «Знайте, – продолжал я, – что император, который осыпает своими благодеяниями не только отдельных лиц, но и целые семьи, жалует вам 3000 рублей в возмещение за ваши потери, и вот письмо, коим генералу Тормасову дозволяется выдать вам эту сумму». Тут они не могли выдержать и все залились слезами. Признаюсь тебе, что я был сильно тронут. Если и можно завидовать чему-нибудь на свете, так это счастью делать людей счастливыми. Комната наполнилась благословениями нашему венценосному ангелу. Вот письмо Федорова его тестю.

Ну, брат, Бог милостив! Как мы счастливо отделались! Посуди, что с домом, нанятым Константином Дмитриевичем, едва не случилось то же, что с домом графа Андрея. Давно в зале был неприятный запах, который ничем выкурить не могли, а это не что иное было, как балка, которая давно тлела, быв проведена слишком близко к трубе кухни, которая под домом. А третьего дня у Александра Петровича [Тормасова] меня вызывают; я отвечаю: тотчас.

Минуту спустя адъютант мигает мне, чтобы я вышел скорее. Выхожу. Андрей мне говорит: «Вас спрашивают к Варламам, там несчастие сделалось». – «Что такое?» – «Пожар». – «Дали ли знать полиции?» – «Нет!» Что делать! Впрочем, в таких случаях голову теряешь. Надобно было прежде меня сказать полиции. Посылаю на извозчике в Управу; сам скачу к Ивашкину, в пять минут пожарные были там. Но слава Богу, делать было уже нечего: разбили доски и погасили огонь в самом начале. Зала прилегает к лестнице, в ней токмо один выход; ежели б огонь занялся, то никто из спавших не спасся бы: это было на рассвете. Признаюсь тебе, что провел довольно бурные полчаса, но слава Богу, мы отделались испугом и теперь смеемся над сим приключением, а приключение это могло бы обойтись в 50 000 рублей старику, который был бы довольно счастлив выпрыгнуть из окошка голышом. Какое счастье, что в зале спал мальчик и был разбужен дымом в ту минуту, когда огонь только занимался. Убытков на 120 рублей, но урок стоит 120 000!!! Впрочем, вина на хозяине дома, который начал бы жаловаться, а я предпочитаю нервную, гнойную, желчную горячку – любому процессу. С трубочистом составлен контракт для проверки и починки всех печек с подпискою, чтобы он отвечал за всякое несчастие от печей.

Константин. Вена, 15 февраля 1815 года

Свой ответ я начинаю просьбою, а именно: не отдавать гравировать мой портрет. Не всем дозволено делать с себя гравюры, оставим это знаменитым и известным людям, а также тем, кто себя таковыми считают. Первые правы, ибо всякий желает их иметь, чтобы составить себе представление о лице их, но мне-то для чего сие может понадобиться? Для моих друзей? У меня их не так много, чтобы я не мог подарить портрета тому из них, кому сие доставило бы удовольствие. Сие точно имело бы вид претензии перейти некоторым образом к потомству, а ты знаешь, милый мой друг, как мало у меня претензий. Так что оставим это. Я хотел было заказать копию Изабе, да у него не нашлось времени; мы сделаем одну для вас, или же, ежели найду тут хорошего художника, закажу снова свой портрет, чтобы доставить тебе удовольствие, но только не делай с него гравюру, прошу тебя.