Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Александр. Москва, 22 марта 1815 года

Волков уже написал с дороги [142] Московский полицмейстер А.А. Волков (при Николае I первый жандармский генерал в Москве) ездил в Санкт-Петербург хлопотать о перемене службы. . Злополучный Метакса предложил ему план учреждения публичных игр. Ты подумаешь, что речь идет об олимпийских играх, как бы не так! Наш грек говорит о картах фараона, он хочет натурально, чтобы сделали новое министерство. Кто станет министром? Нетрудно догадаться. Кто оплатит расходы? Одураченные. Кто должен выиграть? Казна, как он утверждает. Побывав Фобласом и Ловеласом в 50 лет, он теперь Лоу, но все это окончится так же, как злополучная система, – банкротством, ибо он много проигрывает.

Ну, брат, с деревней кончено. Я ее купил после долгих прений за 38 000 рублей; все ценят ее в 50 000. Когда будешь сюда, увидишь; если понравится, то возьми себе. Местоположение незавидно только, но, что бы ни было, я свое Смердино ни на что не променяю. Мужики там очень зажиточны и славные люди. Теперь у меня мания построить дом в Москве по моему плану. Куплю какое-нибудь погорелое место подешевле, да и ну строить. Нет ничего неприятнее переездов: все мебели портятся, и рискуешь остаться под открытым небом.

Константин 23 марта 1815 года

Наш старый товарищ Бутягин прибыл из Парижа, где он оставался поверенным в делах с тех пор, как оттуда уехал Поццо. Он видел въезд Наполеона, и его рассказы совершенно противоречат тому, что читаем мы во французских газетах. Париж уныл и мрачен, полиция раздает деньги, чтобы кричали «Да здравствует император!», но даже и по усталым голосам кричальщиков легко догадаться, что они только наемные крикуны. За него одни солдаты, а все торговцы, собственники, ремесленники думают и о воинской повинности, и об упразднении торговли, и о новых налогах, ибо денег у него нет: король, оставляя Париж, повелел вывезти не только казну, в которой более трехсот миллионов, но и сокровища, драгоценности и даже корону. Бонапарт послал три полка, чтобы захватить все это, но напрасно, так что теперь ему нечем платить своей армии, и я спрашиваю себя, не станет ли она более требовательной. Прежде он сам вершил судьбу своих офицеров, маршалов, а теперь маршалы армии поставили его на ноги. Он мало показывается, устраивает смотры своей гвардии во дворе Тюильри, все подъезды к коему перекрыты. Сказывают, что, однако же, многие маршалы последовали и за королем: Мармон, Бертье, Макдональд. Южные провинции за короля, дух там очень высок, и гражданская война фактически началась. Вот, любезный мой друг, что рассказал мне Бутягин.

Константин. Вена, 29 марта 1815 года

Благодарю тебя за то, что с точностью передал Дмитриеву письмо от Северина. Он очень приятный молодой человек. Досадно мне, что он в Мадриде, где ему негде развернуть свои таланты. Я с ним подружился в Лондоне и могу только повторить тебе, что он во всех отношениях милый молодой человек. Я недавно получил от него письмо, он слезно просит об отъезде: ему недостает его жалованья, поскольку Мадрид очень дорог. У меня для тебя есть несколько брошюр, я их тебе пошлю с Каменским. Вчера видел я генерала Гогеласа, который прибыл из Парижа, уехав оттуда через несколько дней после прибытия Наполеона. Ты, верно, его знаешь, он прежде был моим постоянным соседом у Менье. Он человек хладнокровный и не пустозвон. Он сообщил мне некоторые подробности, которые доказывают, что дела Ринальдо Ринальдини вовсе не так хороши, как о том говорится во французских газетах. Все недовольны, а особенно торговцы и собственники. Они было начали благоденствовать, торговля расцветала, и тут этот злодей вновь явился ввергнуть их в ужасы разделений и войны. Несдобровать ему, и ему не удастся во второй раз возмутить всеобщий покой.

Александр. Москва, 29 марта 1815 года

Здесь только и разговоров, что о господине Бонапарте. Все спорят, обсуждают, парируют. Здравомыслящие люди предрекают ему конец Пугачева. Он совершенно ему делается подобен. Не думаю, чтобы событие это задержало тебя в Вене, хотя Иван Алексеевич передает мне сии слова: «Августина Васильевна [143] Августина Васильевна – супруга сенатора И А. Алексеева. получила семена от милого Константина Яковлевича, который, кажется, останется еще в Вене по случаю бегства Эльбского колодника». Граф мне пишет, что в лице Тургенева мы имеем неутомимый суд присяжных.

Лодер просит тебя напомнить о нем барону Гумбольдту, коего он много знавал прежде.

Константин. Вена, 31 марта 1815 года

Мои письма проходят через руки вашего почт-директора, а мне не хотелось бы, чтобы он знал прежде срока то, что могло бы его самым непосредственным образом заинтересовать.

Еще за некоторое время до появления Бонапарта, когда готовился отъезд императора, а нам должно было оставаться тут еще несколько дней для выработки трактата, Нессельроде говорил обо мне с императором и просил для меня места московского почт-директора. Император отвечал ему таким образом и в таких выражениях, кои хорошо мне показывают, как он ко мне добр. Он сказал, что и сам весьма того желал бы, и изволил сопроводить сие уверение выражениями благосклонности, кои доставили величайшее удовольствие Нессельроде. И прибавил: «Вы хорошо понимаете, что я не могу устроить это тут, а только по возвращении моем в Санкт-Петербург, ибо мне не хотелось бы совершить слишком явной несправедливости, не зная тех, кои могут претендовать на сие место; однако же повторяю вам и передайте Булгакову, что желаю дать сие место ему». Нессельроде просил у него дозволения напомнить ему о сем предмете в Санкт-Петербурге. «Я не только вам сие дозволяю, – отвечал наш ангельский государь, – но даже приказываю сделать это тотчас по нашем прибытии». Вот, мой любезный друг, каковы мои чаяния. Не такое это место, чтобы иметь протекции, ибо относится к разряду мест обыкновенных, но это место доверенное, и поскольку император желает, чтобы я получил его, разве кто его у меня оспорит? Я опасался, нет ли у императора кого, кому он его уже обещал, или не наметил ли он кого туда, но на сей счет я покоен: он бы тотчас мне отказал. А ежели, при всей невозможности, у меня его сумеют отобрать, то обещание государя даст мне право на место равнозначное, и в любом случае не останусь я без хорошего места. А покамест договорились мы с Нессельроде держать сие в секрете, дабы не возбудить внимания тех, кто доискивается места сего и коих число должно быть велико. Так что прошу тебя, мой любезный друг, держать сие в величайшем секрете.

Все так устраивалось, и тут проклятый Наполеон вновь явился во Францию. Все решения пришлось переменить. Вновь собирается война, отовсюду подтягиваются армии. Веллингтон уже отбыл командовать правым флангом, у него под началом будет 120 тысяч пруссаков и 40 тысяч англичан. Поццо при нем. Все готовятся к этой ужасной битве, в которой все за нас. Неизвестно, возвратится ли император в Россию в такую минуту. Я не вижу такой возможности, ибо в делах теперь надобна величайшая быстрота, чтобы не дать чудовищу возможности собрать большую армию. Южные провинции за короля, весь народ за него, но он позволяет армии руководить собою. Ежели разрушить армию, все будет кончено для разбойника, а ты хорошо понимаешь, насколько теперь необходимо присутствие императора, который стал душой нового альянса. Без него не были бы мы в Париже в первый раз, без него кто поручится за успех ныне? Когда во Францию вступят 700 тысяч человек, я не поручусь, что она сама не избавится от своего тирана; но надобно действовать, и мы действуем энергично. В Италии уже начались боевые действия между австрийцами и неаполитанцами. Уже было небольшое дело, где первые одержали победу. Генерал Филангьери был взят в плен либо убит, четыре пушки и несколько сотен пленных стали результатом сего первого удара. Австрийцы подтягиваются для нападения; Бианчи и Фримон – люди решительные, и надобно надеяться, что скоро Мюрат будет наказан по заслугам и без всякой пользы для беглеца с острова Эльбы.