Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Только что вышел манифест о новом рекрутском наборе. С 500 – двух человек. Он очень хорошо написан. Видна другая рука, нежели Сперанского; так говорит отец с чадами своими. Так что манифест был здесь принят с большим воодушевлением. Мне пишут из Петербурга, что во время отсутствия императора Коллегией иностранных дел править будет граф Александр Салтыков. Канцлер едет в Москву, откуда должен отправиться в Вильну, в которой центр всех армий и главная квартира. Александр Михайлович Корсаков назначен туда военным губернатором. Нет еще известий о том, что его величество отбыл, но все говорят, что это будет 9-го или 10-го. Лица, кои сопровождают его и за ним следуют, таковы: канцлер, Чичагов, Кочубей, Армфельдт, Балашов, Аракчеев, Толстой, Нессельроде и адъютанты. Граф Николай Салтыков остается как президент комитета правительства, а Вязмитинов замещает покамест Балашова. Сказывают, что 400 тысяч червонцев, найденные у Сперанского, были отданы в строительные учреждения.

Из последнего твоего письма знаю я, что отец назначен вестиаром [94] Говорится про боярина Варлама, пожалованного чином вестиара. Дочь его Марица была уже невестою Константина Яковлевича Булгакова. . Я его полагаю честным человеком, так что сие место не станет для него прибыльным; но не приведет ли оно его к некоторой выгоде, связанной с самим местом? Мне говорили, что он любит жить и все на русских проживает; не лучше ли бы было дочери отделять? Ты видишь, что единственное мое сомнение в имении, то есть таком, которое бы позволило тебе содержать себя, ее и детей. Ты поэтому подумаешь, что для нас все потеряно; я это не думаю, но лучше не рассчитывать ни на что: более тогда обрадует. Дело в том, что проволочка дела одна уже нас разорит.

Граф отменно ко мне милостив. Дела со злодеями идут хорошо. Все умные люди того мнения, что Бонапарт должен будет атаковать нас с обессиленными и недовольными войсками прежде осени, или отступить совсем из-за голода, который жестоко ощущать начинают. Выйдет им Россия боком! Государь ожидается вскоре сюда. Алексеев пишет мне преласковое письмо, поздравляя с местом при графе.

Какой он добрый человек и как любит нас душевно. Весь город тебя поздравляет и кланяется тебе.

Константин. Бухарест, 20 апреля 1812 года

Ты, должно быть, давно заметил мои чувства к дочери Варлама. В твоем № 80 ты мне говоришь, что без приведения дел в порядок надобно от всего отказаться. Я и не скрывал своего положения, а напротив, разглашал его; посуди же, каково было мое удивление, когда добрый старик Варлам набросился на меня однажды за мою печаль и кончил тем, что предложил мне свою дочь. Я счел своим долгом сделать ему точное описание своего положения и даже сказал ему, что не имею на многое надеяться от процесса, что он может тянуться годами и что даже если мы его выиграем, то все равно как будто проиграем; что, конечно, я люблю его дочь, но никогда бы в том не признался, если б не припер он меня к стенке, и что я неспособен предоставить ей достаточных средств к существованию, что означает принудить ее делить мою нищету и подвергать событиям, коих я мог бы не опасаться, будучи один, а не с женой, что она заслуживает лучшей участи и, разумеется, ее дождется. Он мне отвечал, что она не может иметь лучшей участи, чем принадлежать мне, и что он и жена его будут на вершине счастья, что желают этого очень давно; а что касается состояния, то все еще может устроиться.

А теперь, мой милый друг, не будем спешить, как ты говоришь, ни при каких обстоятельствах, и начнем с самого главного, обстоятельства моего счастья. Я уверен, что буду счастлив с этим милейшим созданием. Два года я изучал ее характер, и я его, так сказать, сформировал, он превосходен. Она не красотка, ей 16 лет, она меня очень любит, и уверяю тебя, что я весьма живо разделяю ее чувство. Окончим на том, что мне скоро тридцать лет, пример Италийского меня пугает; он давеча говорил мне со слезами на глазах о том, как сожалеет, что не женился; и потом, мой милый друг, каково мое положение, какие у меня перспективы? Нынче я обеспечен финансово, но по заключении мира мое жалованье уменьшится до 1000 рублей; можно ли жить на этакие деньги? Я всегда найду себя угол у тебя, но много ли места у тебя самого? Твоя семья счастливо растет, однако ж средства твои не приумножаются.

Варлам дает двести тысяч пиастров приданого за своей дочерью (в дукате 12 пиастров). В любой стране мира это более чем кусок хлеба, это жизнь, и в Москве в любом случае можно, я полагаю, совсем неплохо устроиться с такими деньгами, либо поместив капитал, либо купив землю. Багратион такими средствами не располагает, несмотря на все прекрасные посулы.

Я служу с удовольствием и с охотой, но всегда ли у меня будет такой начальник, как граф Кутузов? Впоследствии я могу столкнуться со служебными трудностями и буду принужден переносить их, принужден служить везде, где захотят, не имея никакой жизни, и все терпеть. Одно только это размышление склоняет меня к решению, ибо таковы могут быть человеческие обстоятельства. Это ужасно, тогда как с небольшим состоянием я всегда буду сам себе господином и не буду уж трудиться тогда ради одного пропитания. Я посоветовался с Сабанеевым, который питает ко мне братскую дружбу; мы взвесили все обстоятельства, и он заклинает меня не упустить счастия, которое посылает мне Небо: женщину, которую я люблю, и состояние, коим мне, быть может, никогда владеть не придется. Моя будущность, мой разум, мои обстоятельства, мое счастье, да и твое тоже, мой милый друг, так верно связанное с моим, повелевают мне это. Я убежден, что ты порой думаешь о моей будущей судьбе и она тебя беспокоит: в тридцать-то лет, без состояния, без перспективы, да с позорным процессом на руках, вот так положение! И все это переменяется в одну минуту, столь счастливым и неожиданным для меня образом. Я смотрю на это не иначе как на награду Небес за мое теперешнее поведение.

Посуди, милый мой друг, с каким нетерпением ожидаю я твоего ответа и твоего благословения. Я прошу тебя о нем, как отца, как лучшего из братьев.

Александр. Москва, 23 апреля 1812 года

Ну, сударь мой, порадуйся же: 17-го числа в полдень Наташа благополучно разрешилась от бремени сыном Константином [95] Это знаменитый впоследствии Костя Булгаков, остряк, шутник, пропойца, многим памятный, очень даровитый и внушавший к себе привязанность. . Не сомневайся в том, что ты его и крестишь: выходишь и дядя, и отец крестный. Вообразить можешь мою радость, весь дом в восхищении. Только и как благополучно все совершилось! Слушай. 16-го ввечеру сидел у нас граф Ростопчин. Наташа часто выбегала. Он это заметил и спрашивает: «Не собираетесь ли вы нам подарить наследника?» Посмотрел на часы и, видя, что уже полночь, уехал. Мы поужинали; был тут и Метакса, флотский офицер, которого я очень знал в Неаполе и Сицилии. Легли спать. Ночью не очень хорошо спала Наташа. Мы встали, завтракали. Мне надобно ехать в Сенат по делу. Я прощаюсь с Наташею, оставляю ее в 10 часов на ногах с работою в руках, еду в Сенат; там подал я нашу апелляционную жалобу, заплатил пошлины в Палате. Долго было недосуг обер-секретарю, наконец вышел; просьба довольно длинна, ибо надобно прописывать все течение и переход дела, читал медленно, много делал вопросов. Наконец кончилось все; я рад, что все порядком, ибо последний день присутствия: в Страстную и Святую бумаг не принимают; могли бы пропустить законный срок. Еду домой в половине второго часу. На дворе первый Кирилло мне говорит: «Вам Бог дал, сударь, сына!» Я и верить не хотел; но выбегают Оленька и Лизонька [сестры Шумлянские], все девки, люди во дворе меня встречают, и тут верить не мог. Божусь, что я только к вечеру пришел в себя. Малютка глазами похож, кажется, на меня, а все прочее маменькино, волосы пречерные, как твои, и бакенбарды, что никогда у детей не бывает. Наташа, слава Богу, здорова, сколько можно было в положении ее. Надобно видеть удивление Катеньки, и как она ласкает братца своего!