Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Русский дворец в Пера сгорел, но старый стоит. Помнишь фиговое дерево внизу? Так вот, оно все то же. Как все здесь прекрасно, не могу наглядеться. Не зная, сколько времени здесь пробуду, стараюсь все повидать; по виду меня можно принять за сумасшедшего или человека, который никогда не видал ничего прекрасного; даже Клим в восторге. В Шумле я был два раза у великого визиря, оставался более трех часов с ним. Он не любит церемоний и любит беседовать с иностранцами. Он меня очень хорошо принял, по-парадному, это была форменная аудиенция; после же он всех отослал, и тот самый человек, который за миг до того был облечен всем своим достоинством, оставил важный и величественный свой вид, и я нашел в нем очень любезного человека. Мы даже поговорили о женщинах; он мне дозволил навещать его, тогда и так часто, как мне того захочется; словом, я в восхищении от его приема. Тебя удивила бы безопасность, с какой здесь теперь путешествуют, и все это благодаря суровости великого визиря, который, как только к нему приводят вора, велит рубить ему голову. Я был с моим драгоманом, одним из наших курьеров, Климом и в сопровождении единственного татарина великого визиря; так вот, мы ни с кем вовсе не повстречались, несмотря на то, что я несколько раз ездил ночью из-за сильной жары.

Александр. Москва, 11 июня 1812 года

Хотя это не в порядке вещей, но я тебя поздравляю первый, а не ты меня, с заключением мира с турками. Это неожиданное известие крайне меня обрадовало. 8-го встаю я рано, скачет ко мне ординарец; граф Федор Васильевич извещает меня запискою, что в ночь получил курьера из Вильны, что 10-го мир подписан, и чтобы я приезжал обедать к нему, ежели хочу знать подробности.

Дай Бог, чтобы ты был отправлен к нам с султанскою ратификациею; тогда бы завернул ты и в Москву. Во всяком случае, старайся иметь хоть отпуск месяца на четыре. Поработав столь хорошо, ты имеешь право на короткий отдых. Москва в восхищении; цены всему, видимо, упадают. Привезший известие адъютант Балашова Протасьев получил подарки: от дворянства – богатую табакерку, от купечества – блюдо серебряное в 300, от графа [Ростопчина] – брегет с надписью в 1200, от губернатора – табакерку в 700 и проч.

Твое письмо № 12 пришло очень кстати. Мир бы меня радовал, но я бы печалился, что Костя мой опять без хорошего места. Ты меня успокоил, ибо я уверен, что ты ни минуты не колебался принять от доброго Андрея Яковлевича [Италинского] предлагаемое место Боброва. Бери, бери скорее! Оно выгодно; кроме того, ты увидишь твою родину, стены, где ты родился, театр батюшкиной славы. Какие напоминания! Ты в буюкдерском доме и саду найдешь почти следы батюшкины: явятся старые знакомые и друзья даже. Италинский тебя будет выводить и готовить на свое место; тогда турки будут говорить с сердцем: «Аллах, аллах! Эти чертовы Булгаковы возрождаются из пепла. Нам дают сына того, кто отнял у нас Крым». Право, брат, поезжай.

Графу, кстати, пора тебе сказать, что твое предсказание насчет графа Ростопчина сбылось: он в самом деле назначен генералом от инфантерии и генерал-губернатором Москвы на место Гудовича. Он уже неделю, как водворился, к великому удовольствию всего города. Император сказал в рескрипте, который возвещает графу мир, что Италинский уже отбыл, чтобы занять пост чрезвычайного министра в Константинополе.

Мне, кажется, тоже фортуна улыбается, ибо граф нас любит не на шутку (что называется). Он хочет, чтобы я служил обязательно; вчера он у нас был и сказал мне: «Я сделал фортуну многих людей, кои не имели ни ваших способностей, ни ваших заслуг. Я буду ревностно продвигать вас по службе». Кажется, после всего, что я буду начальником его тайной канцелярии, с хорошим жалованьем. Он мне предложил это место, и я с радостью согласился. Граф мне сказал напоследок: «Итак, решено», – и обнял меня. Так что скоро смогу я тебе объявить новость, что я снова при деле, я сему рад, ибо праздность мне докучает.

Придется мне часто разлучаться с Наташей, но что делать? У меня дети, надобно трудиться. Я в восхищении, что Полина проведет лето у нас: Наташе будет веселее. Весь город знает, что граф нас любит, – да что там! – весь город убежден, что я буду играть важную роль. Надобно видеть пируэты и низости, кои мне выделывают, это мне-то, кто всего лишь in petto; это токмо догадки, ибо я говорил только тебе и написал Фавсту. Сам граф никому не говорил, кроме Волкова, коего уже много любит, прежде всего за него самого и потом за все то, что знает о нем от меня.

Канцлер все хуже и хуже. Второй удар изуродовал ему правый глаз, его часто рвет. Думают, что третий удар его прикончит [106] Граф Н.П.Румянцев получил наконец увольнение от службы, предался любимым своим занятиям русской археологией, в которой снискал себе славное имя. . На его место прочат миротворца Чичагова и между прочим князя Зубова, который снова вынырнул, также еще Кочубея. Увидим.

Александр. Москва, 25 июня 1812 года

Желаю узнать, как тебе у Чичагова; видно, добрым у него хорошо, ибо Бароцци и Филлия прогнал он (как пишут мне) к Салтыкову, в Петербург.

Я по-прежнему собираюсь служить при графе Ростопчине; он осыпает меня ласками. Вчера он приехал к нам в сюртуке, инкогнито, в дрожках и до полуночи просидел. Буду искать поместить хорошо доброго Фавста, я уже говорил о нем графу, равно как и о друге Микелли, который будет обер-полицмейстером [107] Кто этот Микелли? Не псевдоним ли Ивашкина? .

Французы вступили 13-го в Ковно; ты это увидишь из приложенного здесь печатного рескрипта. Дадим мы им! Россия велика, где им ее завоевать? Мемель перешли 40 тысяч с Макдональдом и Даву. Им дают продвигаться; по-видимому, князь Петр Иванович Багратион зайдет им в тыл. Бог Российский велик, благословит наше оружие.

Александр. Москва, 2 июля 1812 года

Я вижу по письму твоему то, чего лучше желать нельзя было: ты не разлучился с милой Машей, ты при Павле Васильевиче [Чичагове], и он тебя любит и протежирует. Слава Богу, я спокоен. Нас душевно обрадовало все то, что ты пишешь о новом твоем начальнике. Узнав тебя хорошо, желать он будет составить твое счастие, а он имеет большой кредит, а потому и более средств, нежели его два предшественника. Алексей Самуилович [Грейг], верно, тебе тоже помог в мыслях Павла Васильевича; я его еще более люблю за это. Грейг из тех людей, коих редко в жизни встречаешь.

Я уверен был, что рождение моего Кости тебя обрадует; нет, сударь, изволь подивиться вот чему. Волков приехал из деревни и, увидев Костю, отскочил вчера с удивлением. Что такое? «Боже мой, да это живой брат твой», – сказал он мне. Все, кто приходят посмотреть на моего малютку, поражаются сходством его с тобою, и не без основания. Подлинно, что, будучи брюхатою, Наташа, глядючи на твой портрет, все твердила: «Ежели бы я могла родить такого мальчика, как Константин». Так и сделалось. Теперь у меня и у всех одно во рту, чтобы Костя и душою, и умом на тебя походил. Что до Катеньки, это законченная плутовка; она двигается как кошечка. Любит она удивительно графа Федора Васильевича. Когда он нюхает табак, она на него смотрит, смеется и передразнивает. Граф уверяет меня, что, когда у него дурное настроение, он идет к нам, чтобы поотдохнуть с Катенькой.