Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Мужества и здоровья, вот чего я тебе желаю. Эта туча пройдет, и у нас будет самая ясная в мире погода.

Александр. Москва, 28 октября 1812 года

Я тебе пишу из Москвы или, лучше сказать, среди развалин ее. Нельзя смотреть без слез, без содрогания сердца на опустошенную, сожженную нашу золотоглавую мать. Теперь вижу я, что это не город был, но истинно мать, которая нас покоила, тешила, кормила и защищала. Всякий русский оканчивать здесь хотел жизнь Москвою, как всякий христианин оканчивать хочет после того Царством Небесным. Храмы наши все осквернены были злодеями, кои поделали из них конюшни, винные погреба и проч. Нельзя представить себе буйства, безбожия, жестокости и наглости французов. Я непоколебим в мнении, что революция дала им чувства совсем особенные: изверги сии приучились ко всем злодеяниям, они видят кровь человеческую с равнодушием, всякое бедствие, ими причиненное, для них равнодушно, грабеж – единственное их упражнение. На всяком шагу находим мы доказательства зверства их. В Богородске обмакнули они одного купца в масло, положили на костер и сожгли его живого, смотрели на его страдания и раскуривали в огне трубки свои; здесь насильничали девчонок 10 и 11 лет на улицах, на престолах церковных. Оставляя Москву, они взорвали Кремль, но этот последний подвиг ярости их был неудачен. Соборы и Иван Великий остались целы, а пострадали: часть Арсенала, две башни, Кремлевская стена к Москве-реке и колокольня около Ивана Великого. Грановитая палата сожжена. Бог показал великое чудо. Образа Сына Божия на Спасских воротах и Николая Чудотворца на Никольских не токмо невредимы, но стекла в них и фонарь целы, тогда как от кремлевской мины и удара полопались стекла здесь, в графском доме, и под Девичьим, то есть на другом конце города.

Я приехал сюда с графом 24 октября. Для любопытства твоего, прилагаю здесь роспись оставшимся домам [этой росписи не имеется при подлинном письме]. Они не сгорели, но зато разграблены. Почти девятая часть города остается только. Наши слободские дома целы. Много в них расхищено; все же, что я нашел в них, мебелью, отправлено мною в подмосковную; библиотека вся перемешана, разрыта. Книги валяются по полу, даже по двору. Однако же я бился трое суток и кой-какие увражи привел в порядок; все, что соберу, пошлю в деревню. Милая кузина не много найдет в домах, даже если они ей когда и достанутся. На сей раз я не упрекну себя в том, что оставил что-нибудь в доме, как я сделал двумя годами ранее, покидая Слободу. Должно было тогда произвести теперешнюю операцию.

В саду много порублено; я нашел там мертвых лошадей, коих мы зарыли; беседки перебиты, в них искали, видно, клады. Вообрази, что, живучи сами в доме, эти разбойники сделали из залы, что из фальшивого мрамора, нужник свой, а у тетушки в доме стояли лошади. Дом бедного Фавста сгорел до основания, равно и Волкова и Жанно. Часть моих пожитков и книг батюшкиных (все русские и французские «Живописные путешествия») сгорела у Фавста. Вино сладкое батюшкино было у Волкова. Погреб разбит в подвале, и теперь слышал я запах славного нашего венгерского вина. Во многих частях города такая пустота, что нельзя осмотреться, ежели бы не церкви. Вообрази, что я от Белявина дома в Слободе шел прямою линией до самой почты, все по развалинам, имея направлением Меншикову башню.

Все сии несчастья, все опустошения снесем мы с радостью и без ропота, лишь бы злодей нашел в России гроб свой. По достовернейшим известиям знаем мы, что у Бонапарта не более 60 000 войска, ежели не гораздо менее, а Кутузов в совершенном бездействии, спит целый день и всем связывает руки. Один глас в целой России: все говорят, что Павлу Васильевичу предоставлена слава бессмертная освободить отечество свое от злодеев ее, спасти целую вселенную от тирана, ее опустошающего. Слышно уже, что он отделил 30 000 в Вильну и сам с главной армией в Минске. И так бегущий Наполеон будет вашей жертвой. Хочет ее у вас вырвать Витгенштейн, который имеет 52 000 войска и, к счастью своему, действует отделенно; но кажется, что ускользнет от него Бонапарт, который из Можайска в два марша сделал 150 верст с гвардией своею. Мат ему пришел. Уж ты как хочешь, а ежели Бог благословит оружие Павла Васильевича славной победою, в чем нет никакого сомнения, то пришлите, ради Бога, тотчас курьера к нам в Москву. Мы запоем молебен и долголетие адмиралу на развалинах наших домов; они нам покажутся дворцами тогда. Давай мне все возможные подробности обо всем, что ты делаешь. Начальник мой радуется, что адмирал командует армией: «Это генерала надобно в сих обстоятельствах, – сказал он, – ибо он человек, который пошлет… Кутузова делать все, что сам сочтет полезным для славы и спасения России».

Кутузову за дело 6-го пожаловали саблю в бриллиантах с лавровым венком, и посуди, что он узнал о сей победе 16-го, тогда как 15-го в Петербурге пели благодарственный молебен. Я тебя спрашиваю, не фельдмаршалу ли обязаны победой? Бенигсен получил 100 тысяч, большого Владимира и Св. Андрея в бриллиантах. Для вас же будет большой Св. Георгий, но куда более заслуженный, и тогда адмирал докажет, что первые Св. Георгии в семье – наследственные.

Я не даю тебе подробностей о Москве, ибо ты узнаешь их от вручителя сего графа Буксгевдена. Я, слава Богу, здоров, живу в одной комнате с бесценным графом, коего дом, не знаю каким чудом, уцелел. Удивительно, что не сожгли они домов графа и Маркова, а кажется, обоих их очень ненавидят злодеи. Все люди наши, в день вступления французов, бежали из дому и жили все время в моей подмосковной: Аким, Максим, Павел, Исак и проч. Бедного Бригонца заставляли работать как лошадь, а кормили как птичку. Ты знаешь, как он поесть любит. И смешно, и жалко. Чижиков [то есть дом князя Сергея Васильевича Голицына, которого прозывали чижиком ] дом сгорел до основания. Я занят разысканием его украденных вещей, и многие уже в сундуках, чтобы быть ему отправленными в Казань, где и тетушка. Наташа все у княгини Куракиной с детьми малыми и большими; там и будет зимовать, я думаю. Наш подмосковный дом прекрасный, я его построил прошлого года, но печей еще нет. Я Бога благодарю, что деревнюшка наша спаслась, а то пришлось бы по миру идти.

Я по сей день не могу натешиться письмом твоим из Брест-Литовска, а то, что ты писал из Ясс, я не получил по сие время. Через час будет сюда Барклай-де-Толли, на житье в Москве, впредь до повеления; с ним Закревский, который находит, что невеликодушно бы было оставлять начальника, тогда как он в несчастий. В Петербург я уж не еду, как тебе писал, и очень тому радуюсь. Погодя, отпрошусь к Наташе на недельку, чтоб порассказать ей о Москве. Прощай, мой милый и любезный брат. Душа моя горит нетерпением тебя прижать к сердцу; постарайся к нам прилететь. Где Варламы и где моя будущая сестричка? Ты, я чаю, наговорил ей чудеса о Москве, а найдутся только следы величия ее.