Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Константин. В Могилевском карантине,

14 февраля 1813 года

Мой милый, мой добрый друг. Надобно все испробовать в этом мире, и вот я в карантине, а все оттого, что провел несколько дней в Кишиневе, где все чувствуют себя превосходно! Что мне особенно во всем этом досадно, это то, что даже ежели я сегодня или завтра получу твой ответ на мое письмо № 1 из Гродно, от 21 января, коего ожидаю с самым горячим нетерпением, чтобы знать, могут ли Варламы теперь устроиться в Москве, то придется провести еще несколько дней в этой проклятой тюрьме, прежде чем смогу ехать далее. Я здесь не один; как я тебе писал в последнем письме, я вывез все семейство из проклятой кишиневской дыры, и мы прибыли сюда все вместе; но надобно мне начать раньше. Из Могилева я уехал ввечеру, после обеда с сенатором, и к 11 часам утра стоял уже перед дрянным забором дрянного городишки, – то были кишиневские ворота. Пришлось еще раз подвергнуться обкуриванию и пройти все формальности, кои выводили меня из терпения тем более, что приближался я к счастливой минуте, когда вновь увижу Машу. Никто не ждал меня видеть; первым заметил меня учитель греческого языка, который живет в доме; он тотчас побежал объявить о моем приезде и опередил мои сани, несмотря на то, что я гнал со всей мочи. Все выбежали на дорогу, и я думал, что меня задушат. Бедная Маша была бледна и дрожала, не в силах произнести ни слова до тех пор, пока слезы не пришли ей на помощь. В ту минуту я увидел, как любим всей семьею, во всем доме был подлинный праздник. После первой минуты я просил позволения переодеться и сумел получить его только при обещании тотчас же воротиться. Я позвал в свою комнату Машу и Костаки, сына; я положил в накрытый поднос большую ленту Св. Анны с орденским знаком и рескрипт и дал его Маше, чтобы отнесла отцу своему. Она не знала, что это такое, а ее брату я дал письмо фельдмаршала, коим обеспечиваются ему от имени императора имения в Бессарабии соразмерно тому, что он теряет в Валахии.

Добрый старик ничего такого не ожидал; он думал, что я привез ему какое-то лакомство, и каковы же были его удивление и его радость! После сего сын его вручил ему письмо фельдмаршала, он не мог удержать слез, и, признаюсь тебе, я тоже был взволнован. Он хорошо понимал, что это я все устроил, и что ежели бы я не был при Кутузове, чтобы толкать дело, то ежели бы сие даже и случилось, то не теперь, когда император занят столь важными делами. Вот он и действительный статский советник, кавалер Св. Анны и почти ничего не теряет от того, что покидает родину. Я ничем не смогу воздать за сей день и за собственную радость и удовлетворение от того, что оказал великую услугу человеку, в чьих руках судьба моя, и потом, я уверился в чувствах всего семейства. Но вернемся к Маше. Она весь день только глядела на меня, не умея почти говорить, все не верила, что меня видит; но на следующий день начала уже болтать, рассказывать мне обо всем, что она делала и думала, покуда меня не было, совершенно как дитя. Я уверен, мой милый друг, что вы с Наташею ее полюбите; она же наперед обожает вас обоих и только и мечтает теперь о счастии присоединиться к вам как можно скорее; всякий день она меня спрашивает: а ответ Александра! Она боится, как бы он не оказался не таким, какого она желает, как бы ты не сказал, что дома нет. Она в постоянных волнениях.

После мира у меня останется только желание устроиться там же, где и ты, объединить наши два дома. Кто тогда сравнится с нами в счастии? Как учишься ценить покой и мирную жизнь после всех этих кампаний! Сколько иллюзий она разрушила! Ты видишь мир таким, каков он есть, и подлинные наслаждения, кои он дарит. Не в честолюбии, не в богатстве, не в круговерти столиц надобно искать их, а напротив того – в тесном кружке друзей; а можно ли иметь лучшего друга, чем такой брат, как ты? Да, мой милый, ты увидишь, что, когда захотят сказать о счастливых людях, будут вспоминать о нас.

Мы проводим время в нашем карантине довольно весело. С нами итальянец Саччи, который поет и играет на гитаре; мы играем в карты, хорошо кушаем, строим планы, и дни проходят довольно быстро. Тем лучше: они приближают меня к тебе. Все чувствуют себя хорошо, а я – в совершенном удивлении обнаружить себя свободным, без дел, хозяином своего времени, как школьник на каникулах, так как в старину мы Светлую неделю провожали дома.

Мне сказали, что ты был в руках французов, и рассказывают даже и подробности [что именно произошло с А.Я.Булгаковым 2 сентября 1812 года, неизвестно]. Боже мой, если бы я это знал тогда, что бы со мною сталось! Я еще более ненавижу этих мерзавцев. Меня уверили также, что князь Василий вновь женился, – какое безумство! Как ему не помешали это сделать?! Уладил ли ты с ним дела, ибо после этого фарса он способен промотать все свое добро [князь В.А.Хованский вторично женился на вдове Ивана Федоровича Дмитриева-Мамонова Елене Васильевне, урожд. Толстой].

Константин. Смоленск, 3 мая 1813 года

Ну, мой милый друг, к грусти да еще и скука смертельная от беспрестанных остановок на почтах: лошадей или вовсе нет, или прескверные, так что я только сегодня в 6 часов утра мог дотащиться до Смоленска. Тут бы желал проскакать скорее, чтобы не видеть все опустошения, а, напротив, тащился, как рак. Не буду повторять тебе, что никогда мне так не было больно с вами разлучаться, как теперь. Надеюсь, что в последний раз, и это меня поддерживает. Не забывай, что я тебе оставил на руки Варламов; замени мое место у них, покуда обстоятельства меня возвратят. Люби их, этим еще больше докажешь мне любовь свою. Обними милую, добрую Наташу, ей поручаю свою Машу. Лошади готовы, а если подождать, то еще не будет; ибо сын Каверина [сенатор Каверин приводил тогда в порядок разоренные неприятелем Смоленскую и соседние губернии] едет в армию, а здесь он много значит. Я, слава Богу, здоров, но вообразить себе не можешь, как грустен.

Константин. Гродно, 6 мая 1813 года

Сейчас сюда приехал, крайне устал и голоден, но прежде всего нетерпенье поболтать с вами, мои милые. Если бы не твой пирог, пришлось бы мне в дороге, как последние два дня, есть один хлеб. Ничего достать нельзя, и я ничего горячего не ел и не пил с самой Москвы. К тому же время испортилось; но самое дурное сделано, а как доберусь до Белого Стока, там пойдет лучше. Я разъехался с Чичаговым; никто не знает, в Петербург ли он поехал или в свою деревню, а знают только, что проехал за два часа передо мною.

Константин. Пултуск, 8 мая 1813 года

При выезде из Гродно узнал я о смерти Кутузова. Ты хорошо представляешь себе, мой милый друг, как меня это опечалило и огорчило – и из-за меня самого, и из-за Варлама, который потерял великого и, может быть, единственного покровителя. Поскольку я уж пустился в путь, то и продолжаю его, не зная, что со мною станется. Император взял командование на себя. Теперь, когда уже нет Кутузова, папа нельзя более терять времени; надобно, чтобы маман готовилась к отъезду, и по первому же письму моему из армии ехала в Валахию оканчивать дела свои. Я увижу, что надобно будет сделать; но теперь, когда возобновились военные действия, тут совсем о другом думают, нежели об имениях в Бессарабии. Это придет после; а покамест надобно во что бы то ни стало все закончить в Валахии. Объясни все это хорошенько и с осторожностью папахе.