Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Не забудь, как уже писал я тебе, в письмах твоих упоминать словцо о молодом графе, ибо он очень ленив писать к отцу, который сыну своему скорее друг, нежели отец. Как теперь у него дела? Свяжись с ним. Это милый мальчик. Не пренебрегай генералом Балашовым – пригодится; он замечательно обходителен. Я тут работал для него, когда император был последний раз. Были польские бумаги, кои не хотели никому доверить и кои я целую ночь переводил, и генерал сказал мне, что его величество доволен моими трудами. Засвидетельствуй ему мое почтение. Я тебе пошлю свою книгу для него, в красивом переплете; ежели найдешь сие кстати, поднеси ее ему от моего имени. Волков сильно расхваливает его таланты и очень ему предан. Ах, милый мой брат, когда же поквитаемся мы с Ивашкиным? Даже ежели отбросить всякую пристрастность, то при Волкове полиция получит новую душу, все его служащие обожают справедливость и опасаются его суровости, а Ивашкин вялый… и отделывается везде поклонами. Спиридов очень деятельный, он один помогает графу. Комендант Гессе уже два месяца помирает, вице-губернатор – вор с большой дороги. Граф не может никому довериться и должен все видеть сам. Ивашкин ушел бы, но тщеславная жена его удерживает, и потом она не забывается, остается еще надеяться. Он вечно болен, рука его парализована, он хочет поехать к водам на год; ежели он сие сделает, надобно будет без церемоний дать его место Волкову, который желает места коменданта, но несправедливо было бы погребсти его таланты на незначащем посту коменданта. Хорошо, чтобы ты знал все это.

Александр. Москва, 1 сентября 1813 года

Удивляюсь я, что ты не получил тоже книги, которую мы с Метаксою написали и где, между нами будь сказано, его только план [111] Какая это книга, неизвестно. Как человек служащий, Булгаков не мог, по тогдашним понятиям, обозначить на ней свое имя. . Она имеет здесь успех. Ее перевели на немецкий и английский. Граф Чернышев переводит ее на французский язык и публикует на свои средства. Был сделан превосходный ее перевод на греческий, и печатают оный на деньги папа и Зосимы, знаменитого сего грека с жемчужиною. Так как очень раскупают, то я делаю теперь второе, очень дополненное, издание. Я тебе послал уже несколько экземпляров с разными оказиями. Я прочитал Волкову подробности твоей беседы с генералом Балашовым. Все, что ты мне пишешь, доставило ему большое удовольствие, он тебя братски обнимает. Как же ты мне не сказал, что теперь Поццо с тобою? Поцелуй его и крепко обними от меня. Ты не прибавляешь, среди любопытствующих ли он или служит.

Завтра в шесть часов вечера пойду я к Устретенским воротам, смотреть на место, где меня взяла в плен французская кавалерия, вступившая в Москву; встану на цыпочки, изображу воинственную пантомиму и сделаю вызов самому Наполеону. Тогда я был хладнокровен, а теперь не могу думать об этом без страха. Ежели б обыскали меня, как сего требовал один из генералов, то было б от чего четвертовать меня на месте, без церемоний, и желание писать прокламации против бывшего великого человека меня бы уж не посещало. Я показал сию пьеску Анстету, который приезжал в Москву на несколько дней. Чудак оказался проницателен. «Зачем все это? – спросил он меня. – Вы думаете, эта шельма (Наполеон) дает им (солдатам) досуг для чтения; это может причинить более зла вам, нежели Бонапарту». Передай мои комплименты, самые горячие, Анстету, несмотря на то, что канцлер называет его контрабасом.

Мы недовольны Кирико, это жирная скотина и мошенник в одно время, он только обещает и болтает, и я думаю, что он нас мистифицирует. Надобно, чтобы Италинский написал ему очень строго. Папаха осторожненько о сем напишет посланнику и Боброву, от коих он получил прекрасные письма и просил меня приготовить ответы. Очень раздражает меня мысль, что папа забрал себе в голову ехать в главную квартиру. Я сделал все по-человечески возможное, чтобы его от сего отговорить. Вчера за столом я сказал ему прямо, что он станет для тебя обузой, ибо он говорит всегда: «Мне надобно помогать Константину; мне больно, что он все за меня старается, а не за себя, то я поеду за себя хлопотать. Император уважит, что старик пустился в столь дальний путь», – и проч. То, что ты сообщил мне о любезных словах императора, изволившего говорить с тобою о твоей помолвке и ее родителях, окончательно вскружило им всем голову, и Марица, которая обыкновенно согласна с моими мнениями, также поддерживает отца своего, как и мать. «Вот увидите, что Константин будет в восторге видеть меня». – «Ну конечно, он вам не скажет: убирайтесь; раз уж приехали, дела не поправишь, но уверяю вас, что в глубине сердца он будет не рад вашему появлению. Вы на него уже повесили капитана Николо, не написав ему о сем предварительно». Я истощил свое красноречие, напомнив, сколько важнее и полезнее поездка в Валахию. Боже сохрани, при беспрестанных припадках и ревматизмах старика, занемочь дорогою; кто будет его беречь? Не везде найдешь помощь. Ну, ежели прибудет он в главную квартиру, а государь изволит в тот же день уехать в Петербург? Как за это ручаться? Вот 3000 верст и убытки по пустякам. Император переменяет свое местопребывание, что же и старику таскаться, с его здоровьем и летами?

Все эти и множество других причин давал я; ничего не помогает, и старик упрямо настоит на отъезде и готовится скоро ехать. Я объявил, что сделал свое, дал дружеский совет; его воля делать, что хочет. Он написал также Кирико, что, наскучив его туманными обещаниями, сам едет в главную квартиру; мне же кажется, что и Кирико, который вправду небрежен, изменит свое поведение, когда получит новый приказ, после депеши графа Нессельроде к Италийскому. Мне, право, жаль; я чувствую, что и тебя старик свяжет, и себе не сделает пользы поездкою сею, но как быть? И я бился, и Волков, и Метакса, все не помогает; я, однако же, все буду бомбардировать доброго нашего старика. Ему, после объявления австрийцами войны Наполеону, главная квартира кажется раем, а наш император – Богом; ну хочет побывать в раю, да и только!

Известие о содействии Австрии произвело здесь неописанную радость, все в восторге, кроме некоторых шельмов богатых купцов, которые видят, что полно им сахар продавать по 80, ибо навезется пропасть из Мальты в австрийские порты.

Славно мы попраздновали государевы именины 30-го. Освятили Успенский собор, было молебствие, ввечеру был перед домом графским преогромный транспарант с изображением побед наших, Иван Великий и проч. Но вот тебе описание, которое помещено будет в московских газетах. Стечение народа было необычайное, и радость на всех лицах изображалась. И папа наш иллюминовал дом свой весь плошками; был транспарант, на коем было написано по-гречески: «Великодушный Александр спасает Европу и истребит изверга Наполеона».