Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Вчера крайне был я обрадован твоим свежим письмом из Теплица. Привезенный экстренный выпуск газеты был тотчас переведен и напечатан здесь. Ради Бога, и вперед сообщай все, что у вас печатается, равно и новости, кои у вас гласны. Граф мне сказал, что твой пакет был ему передан графом Нессельроде; я дал прочесть графу то, что ты мне пишешь о его сыне; руки у него так дрожали, что я боялся, как бы письмо из них не выпало, слезы радости выступили у него на глазах, и он расцеловал меня за добрые новости, кои ты мне сообщаешь о его сыне. Уже два месяца он не имел от него известий. Твои строки наполнили его радостью. Он такой нежный отец, и у него один только сын. Берегите Сергея Федоровича и умеряйте несколько его любовные порывы. Ну уж гвардейцы удивили нас. Здесь такое ликование, какое ты и вообразить не можешь. Победы следуют одна за другою с такою быстротою, с таким блеском!

Константин. Теплиц, 16 сентября 1813 года

Спасибо, милый друг, за книжку твою, которую, однако же, не мог я дочитать, ибо князь Петр Михайлович Волконский взял ее прочесть, а потом просил граф Толстой. Она очень славно задумана и написана, и особливо, что редко в подобных изложениях, отмечена достоверностью. Я сердит, что ты поскупился и прислал мне только один экземпляр. Почему ты не посвятил ее императору? Пришли мне еще несколько экземпляров для Сабанеева и наших друзей. То, что я успел прочесть из книги, очень интересно. Браво, господин автор! Я скажу тебе мое мнение об остальном, как только смогу подцепить ее и прочитать.

Закревский просит тебя доставить приложенное при сем письмо графу Ростопчину, отправить письма генеральше Пиллар и Резвой, другое Киселеву, два письма Шатилову с пакетом, который тебе передаст новый майор, и еще одно письмо отцу Закревского.

Вчера был великий день. Это был день коронования нашего обожаемого императора. Было молебствие в лагере, где находились император Австрии и король Пруссии с огромным кортежем. Невозможно видеть что-нибудь более красивое. Спроси у капитана Николо, которого я привел нарочно, чтобы видеть все это. После этого гвардейцы дали обед императору, где были также государи-союзники. Это было великолепно, а вечером весь город был иллюминован, прусские гвардейцы пели серенаду императору; словом, было всеобщее ликование весь день. Чтобы сделать его еще более блестящим, вечером состоялась великолепная церемония: депутация в облачениях ордена Подвязки представила императора к сей награде.

Александр. Москва, 20–23 сентября 1813 года

Благодарю тебя за радостное письмо твое 20 августа из Теплица, наполненное хорошими вестями о всех действующих армиях; тут были приказы Шварценберга и манифест австрийский, спасибо очень за все, и вперед присылай. Ты знаешь, сколь я сам ненавижу трубить вести, а все, тобою сообщенное, знаю про себя; в городе нет недостатка в новостях, всяк рассказывает свое, но я верю тому, что печатает граф или сообщаешь ты. Лишнее тебя уверять, что имя твое никогда не будет упомянуто. Теперь отучил спрашивать у меня; прежде все кидались ко мне с вопросом, что пишет братец, говорит ли о том, о другом; но я отвечаю, что ты ни слова мне никогда не пишешь о делах. То-то, я чаю, житье у вас! Грустно только то, что письма мои не доходят к тебе.

Старик все занимается приуготовлениями к отъезду в главную квартиру, ну стал на этом, да и только. Я писал тебе довольно о всех моих усилиях его отговорить, но он не слушает никого, а мама и Марица, к несчастью, также против меня. Хотя и я отчаялся уже в успехе, но нет таких средств, коих я не употребляю, чтобы его разубедить и отвратить от тяжелого, разорительного и бесполезного во всех отношениях путешествия. У него еще эта мания заступничества за Валахию и Молдавию. «Но вы же видите, – говорю я ему, – что ваши собственные дела еще далеки от завершения, несмотря на всеобщее благоволение». Я во всем этом вижу и некоторое ребячество: увидать главную квартиру, государей-союзников, последующие победы, армии разных народов и проч. Вчера подпустил я штучку новую, подучив Волкова сказать, что пишут, что государь поедет на время в Петербург. «Вот, – сказал я, – недоставало бы того, чтобы вам напрасно съездить и разъехаться с императором». До сих пор погода стоит прекрасная, но того гляди пойдут дожди и непогода, сие также заставит призадуматься такого старого ревматика, как наш папа. Я могу и ошибаться, но, как я понимаю, папахен для тебя был бы большой обузой.

Как я обрадован был нечаянным приездом любезной тетушки. Чижик честным манером ее выпроводил, уверив, что ей лучше всего жить в Кашине, в своей деревне, куда она скоро едет. В деревне она с ним была добра, но в городе другое дело, да и много ли нужно моей тетушке. Она очень состарилась, но настроение у ней все прежнее. Все наши были у нее со мною, и надобно было видеть пантомимы тетушки и Афр. Дмитриевича. Костаки был переводчиком. Она также находит, как и многие другие, что Константин Дмитриевич сильно напоминает покойного батюшку. Все плачет об долгах и желает, чтобы казна купила данную по смерть аренду, которая почти ничего не дает.

Общество наше все то же. Вот еще полицеймейстер Дурасов приходит иной раз в вист поиграть, да старик Афросимов, забравший себе в голову стать твоим соперником и засыпающий порою возле нашей красавицы. Он очень забавный; когда за ужином засидятся, то спрашивает: «Скажите, пожалуйста, что, у вас, в Валахии, за ужином и спят?» Приехал фельдъегерь Шенинг, привез славного Вандама.

* * *

Вчера, в день коронации, весь город был славно иллюминован. Много было транспарантов; у графа представлена была императорская корона в огне, на одной стороне: «1801, венчался короною», а на другой – «1813, увенчался славою».

Я тебе послал описание щита, бывшего у графа в Александров день.

Любопытство всего города обращено на Вандама: только что его привезли, народ столпился около графского дома. Дабы избежать беспорядка, граф велел в своей карете отвезти его на квартиру. Вот разговор графа с Вандамом, при большом множестве людей и в продолжение которого Вандам стоял в самом почтительном положении.

Граф: Я приказал, чтобы удовлетворяли все ваши нужды.

Вандам (с поклоном): Я надеюсь, что ваше сиятельство…

Граф (перебивая): С вами у нас будут обращаться, как со всеми пленными генералами. Дам вам только один совет. Я вам советую не показываться, ибо после того, что французы сделали с Москвою, вы будете подвержены неприятностям и, может быть, даже оскорблениям. Французы стали гнусны для русского народа.

Вандам (еще поклон).

Граф: Я приказал дать вам две комнаты в Кремле, дабы вы могли насладиться видом высоких дел, кои обессмертят имя вашего милого господина. Прощайте, сударь.