Олег Гриневский - Тысяча и один день Никиты Сергеевича

С «Балтики» пошло указание Зорину в Нью-Йорк выразить протест Хаммаршельду, временно отозвать из Конго посольство СССР и потребовать созыва чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи ООН для рассмотрения вопроса «об угрозе территориальной целостности и политической независимости государства Конго». Тогда же на «Балтике» у Хрущева родилась идея, как избавиться от Хаммаршельда и парализовать любую неугодную Советскому Союзу деятельность генсека ООН.

— Нужно, — заявил он, — предложить вместо одного генсека трех: одного от социалистических стран, другого — от западных и третьего — от нейтральных. И пусть эта тройка решает все вопросы по согласованию между собой.

Против этой идеи осторожно возражал Громыко:

— Она противоречит нашей линии препятствовать ревизии Устава ООН. Если только начать процесс изменения этого Устава, то неизвестно, что от него останется.

Но Хрущеву идея тройки пришлась по душе, и он велел включить ее в текст своей главной речи на Ассамблее.

19 сентября. Раннее утро. Набережная Ист-ривер в Нью-Йорке. Из густого тумана, опустившегося на воду, неожиданно вырастает форштевень корабля. На носу его в ряд, как на Мавзолее, стоят Хрущев, Георгиу-Деж, Кадар, Живков, Подгорный и Мазуров.

Но на пирсе практически ни души, только жмется жалкая кучка советских дипломатов и друзей из братских социалистических стран. От властей — никого. Официальная Америка встретила Хрущева холодно. Она не одобряла его импровизированного приезда в Нью-Йорк и не желала, чтобы сессия Генассамблеи превращалась в некое подобие совещания, а точнее, митинга на высшем уровне.

А тут еще неожиданная забастовка: профсоюз докеров, возглавляемый Гарри Бриджесом, который год назад так тепло приветствовал Никиту Сергеевича в Сан-Франциско, теперь в знак протеста против его приезда в США отказался принимать советский пароход. Пришлось загодя посылать советских моряков с «Балтики» на аварийных шлюпках, чтобы они первыми высадились на берег и приняли швартовы у причала. Операция эта была довольно сложной, так как им не были известны ни сила приливной волны, ни другие особенности нью-йоркской бухты. К тому же дипломаты, рьяно бросившиеся помогать матросам, только еще больше усложнили операцию высадки. К счастью, обошлось.

Хмурый Хрущев сошел на берег и осмотрелся. Пирс являл собой отвратительное зрелище. На причале, где пришвартовалась «Балтика», было грязно и запущено. Короче говоря, встретили Хрущева далеко не так, как он рассчитывал. Впрочем, во многом он был виноват сам. Еще на подходе к Нью-Йорку капитан спросил его, где просить место для стоянки судна, назвав цены от «королевской» до «угольной». Никита Сергеевич в свойственной ему манере взорвался:

— Какого черта мы должны тратить наши деньги на какой-то пирс. Какая разница, куда пристанет судно? Скажите нашему послу, чтобы он выторговал самый дешевый.

Посол Меньшиков и Зорин, который только-только был назначен советским представителем при ООН, выполнили этот наказ Хрущева буквально: пирс, который снял Меньшиков, практически был самым дешевым — им недавно вообще перестали пользоваться. Недовольный Хрущев сел в машину, и кавалькада тронулась в советское представительство на Парк-авеню.

Разумеется, в советской печати все это выглядело по-другому: «У причала с раннего утра собрались многочисленные встречающие. Развеваются государственные флаги СССР, Украины, Белоруссии, Болгарии, Венгрии, Румынии. На трапе появляется Н. С. Хрущев. Бурные аплодисменты…»

В тот же вечер Зорин пришел к Хрущеву обговорить программу его пребывания в Нью-Йорке. Вышел он от него обескураженный. Поделился с сотрудниками:

— Никита Сергеевич сказал, что хочет завтра встретиться с Фиделем Кастро. Я предложил ему пригласить кубинца к нам в представительство, а он наотрез отказался — поеду к нему сам. Я ему говорю — это невозможно. Кастро живет в Гарлеме — нищем негритянском районе. Туда белые люди не ходят. Да и не принято руководителю Советского Союза ехать к главе маленькой латиноамериканской страны, которую никто не признает. КГБ также возражало — они не смогут обеспечить безопасность. А он на нас кричал. Плевал, говорит, я на ваш протокол и безопасность. Хочу поехать к Кастро и поеду. Пусть меня американцы танками останавливают!

Замысел Хрущева был ясен. Одно дело — принимать революционера Кастро в респектабельной советской резиденции в самом фешенебельном районе Нью-Йорка, а другое дело — поехать к нему в нищий Гарлем, не чинясь ни возрастом, ни положением. Демонстративно остановившись в Гарлеме, Кастро хотел показать, что он близок простым людям. Что ж, и он, Хрущев, не брезглив к простому народу.

На следующий день, не предупредив полицию и американскую службу безопасности, Хрущев отправился в Гарлем. Он считал, что любой член делегации, приехавший на сессию Генассамблеи, имеет право свободно передвигаться по городу. Но очень скоро понял, что без содействия нью-йоркской полиции ему не обойтись.

Поначалу автомобиль спокойно ехал, застревая временами в общем потоке. Но на полдороге полиция перехватила его машину и воем сирен привела в смятение весь поток транспорта. Началась грандиозная сумятица. Известно, как разгораются страсти во время пробок. Многие вообще не понимали, из-за чего возникло это вавилонское столпотворение. Но когда поняли, то разозлились. В машину Хрущева полетели помидоры и яблоки. Спасли мастерство и хладнокровие советского шофера, а также усиленные наряды полиции.

Возле отеля «Тереза», где остановилась кавалькада машин, бурлила толпа. Грязная, заплеванная площадь, окруженная ветхими домами, была заполнена неграми, пуэрториканцами, бежавшими с Кубы контрас. Одни выкрикивали приветствия, другие — проклятья.

Охрана Хрущева пробила узкий проход в толпе и протолкнула Никиту Сергеевича в холл. Лифт поднял его на этаж к Фиделю Кастро. В небольшой комнате скопилось столько народу, что не то что сесть, стоять было негде.

Хрущев и Кастро внимательно разглядывали друг друга. Они встречались впервые — пожилой маленький толстяк с лысой, блестящей, как бильярдный шар, головой и молодой гигант с черной, как смоль, бородой и пышной шевелюрой. Когда они обнялись, то зрелище было просто уморительное. Хрущев обнимал Кастро не за плечи, а где-то у талии, а голова его оказалась у кубинского премьера под мышкой.

В конце концов набившийся в кабинет народ удалили, и они остались одни. Беседа была недолгой. Но оба лидера остались ею довольны.

— Я считал своим долгом, — сказал Хрущев корреспондентам, — нанести визит этому героическому человеку, который поднял знамя борьбы кубинского народа за свою свободу и независимость, борьбы бедных против богатых и обеспечил победу трудового народа.