Олег Гриневский - Тысяча и один день Никиты Сергеевича

А американцам, которые внимательно следили за всеми маневрами Хрущева, эта встреча, конечно, не понравилась. Как записал в своих мемуарах Эйзенхауэр, она усилила их подозрения, что Кастро является коммунистом…

Вот так шумно, порой в стиле балаганного детектива развивались события перед открытием XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН, создавая ощущение искусственно нагнетаемой и одновременно реальной напряженности.

Надо сказать, что к острой политической борьбе эта организация, штаб которой размешался в районе Ист-Ривер, была не готова. Сессии Генеральной Ассамблеи давно стали рутинными. Даже ежегодные гневные выступления советского министра иностранных дел лишь на какой-то момент могли всколыхнуть сонное болото пустых ооновских дискуссий, направленных в конечном счете на то, чтобы принять очередную составленную из многочисленных компромиссов и потому мало значащую резолюцию, о которой вскоре забудут. Пока на сессии присутствовали министры, зал еще бывал относительно заполненным — тут действовала взаимная солидарность дипломатов: не придешь слушать чужого министра и на выступление твоего никто не придет. Что, естественно, твоему министру вряд ли понравится. Но когда министры разъезжались и начинали работать комитеты, залы бывали не то что полупусты, а просто пусты. Все дела делались не там, где произносились речи, а за кулисами, в многочисленных барах, где за обязательным мартини находились компромиссы, которые потом и затверждались Генеральной Ассамблеей.

Хрущев, естественно, не знал всей этой механики, когда решил в течение всех двадцати пяти дней лично участвовать в работе Генассамблеи. Однажды ему предстояло выступить на утреннем заседании, и в зале после воскресного дня было не больше десятка представителей различных стран. Это возмутило советского лидера. Обращаясь к председателю и к генеральному секретарю ООН, он потребовал немедленно обеспечить кворум.

— Народы, — восклицал Хрущев, — думают, что их полномочные представители в ООН борются за мир и справедливость, а на самом деле многие господа, видимо, не пришли в себя после воскресных развлечений.

Был объявлен краткий перерыв, а из баров и резиденций стали вытаскивать обескураженных дипломатов: «Приезжайте, Хрущев скандалит». Вскоре зал и галерея для гостей были полными, публика в ООН падка на скандалы.

В Вашингтоне долго ломали голову, зачем Хрущеву понадобилось ехать в ООН. Проталкивать свои предложения о всеобщем и полном разоружении? Устроить грандиозное политическое шоу с разоблачением американской политики и тем самым повлиять на выборы в США? Показать, что Советский Союз все еще является главным рупором коммунистических сил? А может быть, он просто искал повода встретиться с Кастро? На все эти вопросы не было рационального ответа потому, что само решение Хрущева о поездке в Америку было спонтанным и иррациональным.

Но в конце концов после долгих дискуссий Белый дом принял оптимальное решение. Какими бы мотивами Хрущев ни руководствовался, отправляясь в Нью-Йорк, он определенно начнет острые политические дебаты. Если Эйзенхауэр будет выступать где-то к концу сессии, ему, хочет он того или нет, а придется ввязаться в полемику с Хрущевым. Поэтому, пользуясь правом главы страны-хозяйки, он должен выступить в самом начале — при открытии сессии. Тем более что в ее работе будут участвовать свыше двадцати руководителей других государств — явление для ООН само по себе необычное — в том числе такие известные лидеры, как Джавахарлал Неру, Иосип Броз Тито, Гарольд Макмиллан и Абдель Насер.

Речь президента не содержала сенсаций и была выдержана в примирительных тонах. В общих чертах он поддержал деятельность войск ООН в Конго и объявил программу «Продовольствие для мира», которая предусматривала использование каналов ООН для передачи избытков продуктов из богатых стран в бедные.

На следующий день выступил советский премьер. Его речь даже по хрущевским стандартам «бури и натиска» была чересчур пламенной и агрессивной. В ней даже такие мирные предложения, как всеобщее разоружение, прозвучали прямой угрозой. Вместе с декларацией о ликвидации позорной системы колониализма они четко обозначили основные направления советских ударов по Западу и не могли восприниматься как позитивный вклад в созидательную работу ООН. Тем более что Хрущев потребовал снять генерального секретаря Хаммаршельда как «слугу монополистического капитала США». К всеобщему изумлению, он вообще потребовал упразднить этот пост, заменив изобретенной им «тройкой» — представителями от западных, социалистических и неприсоединившихся стран.

После Хрущева с разгромной антиамериканской речью на протяжении четырех с половиной часов выступал Фидель Кастро.

Эти два выступления задали конфронтационный тон всей сессии. Началась свара. Сам Хрущев активно в ней участвовал, аккуратно приходя практически на все заседания. Причем он не просто сидел в зале, а выступал по нескольку раз в день. Говорил страстно и пламенно, не заглядывая в написанные заранее тексты, а то и без текста, перемежая речь неожиданными задиристыми выпадами. Или начинал костить на чем свет стоит не понравившегося ему делегата, порой далеко не дипломатическими выражениями.

Председатель сессии Генеральной Ассамблеи ирландец Боланд не раз призывал его к порядку. Но Хрущев обращал на него не больше внимания, чем на назойливую муху. Это сердило спокойного и выдержанного ирландца. Однажды он с такой силой ударил но столу председательским молотком, что сломал рукоятку. Но Хрущев все равно продолжал говорить. Это походило на плохо разыгранную комедию. Хрущев открывал рот, размахивая руками, но слов не было слышно — Боланд выключил микрофон.

Однако, и сидя в зале, Хрущев не мог спокойно слушать. Он постоянно подавал реплики, прерывал ораторов, делал им замечания. В общем, как на сессии Верховного Совета. Когда, например, британский премьер Макмиллан упомянул, что Хрущев сорвал парижский саммит, Никита Сергеевич тут же выкрикнул с места:

— Да, давайте поговорим о Пауэрсе! Не посылайте своих шпионских самолетов в нашу страну!

Несколько минут спустя, говоря о всеобщем и полном разоружении, Макмиллан сказал, что торопиться не следует — сперва нужно обсудить все проблемы разоружения и контроля в политическом и научном комитетах. Эти мысли Хрущев прокомментировал следующим образом:

— И вот этот научный комитет будет обсуждать, как лучше убить блоху: ноги ей вырвать или голову оторвать. Это, конечно, научная проблема, господа. Но это только для тех, кто не хочет разоружения.