Нина Штауде - Воспоминания

Если я заболевала — все это резко обрывалось, и меня «ссылали» к одинокой тетушке моей Анне Даниловне Коноплиной в г. Лугу, где у нее был дом, 2 огромные собаки — сенбернары и 2 коровы. В периоды ладожского ледохода особенно опасно было мне оставаться в Питере, и забрав лекции для подготовки к очередному экзамену, я являлась к болеющей уже тетушке, где очень быстро поправлялась от сидячей жизни и парного молока. Тетя Анна мечтала выдать меня замуж, но при своем большом уме скоро поняла, что я в свои 23–24 года являюсь еще ребенком, которого невозможно лишить любимых «игрушек», иначе он зачахнет. Я избегала ходить в гости с тетушкой и заводить знакомства. Она оставила меня в покое, решив, что долго я с моим плохим здоровьем не проживу. Лишила меня права наследовать ее имущество, чтобы после ее и моей смерти оно не ушло на сторону к дальним родственникам. Сделала завещание в пользу своего брата, моего отца, которого считала долговечнее меня. Тогда это стоило довольно больших денег. Как бы удивилась она, что я теперь дожила до глубокой старости и увидела столько прекрасного и интересного в своей жизни! Скончалась она 21. XI. 1913 г. в моем присутствии, не выпуская моей руки из своих холодеющих пальцев, — очень она меня любила! Наша семья сделалась сразу обладательницей прекрасно построенного двухэтажного дома, правда, заложенного и перезаложенного, в котором жил отставной генерал с семейством; сарая, наполненного самым разнообразным барахлом, накопившимся за 30 лет, и упомянутых 4 животных. И все это в городе, прекрасном по климату и сосновому целебному воздуху, но на расстоянии 120 км от Петербурга. Поезд шел туда 4 часа. Никому из нас троих не было желания ломать привычный уклад жизни и переезжать в Лугу. Мелкие вещи и кое-что из мебели можно было перевезти в Питер, но как быть с собаками и коровами? Первых пришлось подарить соседям, а коров отдать временно на «полный пансион» в находившееся напротив Реальное училище принца Ольденбургского, где коров кормили в обмен на их молоко. Потом явилась «покупательница» и увела их в деревню, но обещанную плату пересылала по частям так неаккуратно, что дотянула эту выплату до войны 1914 г., когда о таких «мелочах» не хотелось думать. Пишу эти подробности, чтобы подчеркнуть непрактичность нашей семьи и большую беспомощность при встрече с затруднениями, что особенно сказалось во время дальнейших исторических событий.

Пока не началась война, в 1913–14 учебном году, все еще было спокойно и безмятежно. На курсах я буквально разрывалась на части: пора было уже сдавать последние оставшиеся экзамены, а впереди было затмение 8/21 авг. 1914 г. — наше «русское» затмение, полоса полной фазы которого проходила от Риги до Крыма, и к нам должны были приехать многие зарубежные экспедиции. Русское астрономическое общество, Физическое общество готовили серьезные программы наблюдений, строили приборы, тренировали будущих наблюдателей. Во главе этих серьезных приготовлений была, конечно, Пулковская обсерватория. Астроном Г. А. Тихов построил специальный прибор — «четверной коронограф» — для одновременного фотографирования солнечной короны через 4 разного цвета светофильтра. Готовились к затмению и любительские организации: Русское общество любителей мироведения и Астрономический студенческий кружок университета. Мог ли остаться в стороне наш девичий астрономический кружок? Это было совершенно невозможно! А работы было очень много: надо было собрать денежные средства на постройку приборов, выработать программу наблюдений по своим силам, подготовить наблюдателей, построить приборы, достать хронометры и универсальный инструмент для определения широты и долготы, выбрать пункты наблюдений в полосе полной фазы, организовать сами экспедиции в каникулярное время (летом 1914 г.). Наши Курсы, хотя и имели почти ту же программу занятий, что и университет, и многие предметы читали те же профессора, однако не давали тех «прав», как университет, и окончившие студентки получали не диплом, а свидетельство об окончании. Для получения диплома надо было подвергнуться экзаменам в самом здании университета вместе с оканчивающими студентами, причем весною 1914 г. впервые к таким государственным экзаменам были допущены и женщины. При этом студентам университета полукурсовые экзамены засчитывались, а нам — нет, и нам снова приходилось их сдавать, не считая общих для всех — государственных. Напряжение было очень большое, так как времени для подготовки оставалось мало. На одном экзамене, не успев как следует повторить материал, я стала в тупик. Не помня хода требуемого доказательства, попробовала импровизировать. Это удалось, но времени и сил ушло много. Профессор Внимательно прочитал поданную ему работу и, улыбнувшись, сказал: «Что ж, можно и так доказать!». И обратив взор на пачку зачетных книжек, лежавшую перед ним, спросил: «Ваша фамилия?», — но на этот простой и привычный вопрос ответить мне в ту минуту оказалось труднее проделанного доказательства: от истощения я не могла вспомнить собственной фамилии!

Конечно, мне не удалось бы как следует подготовить наш кружок к наблюдению затмения даже при помощи моих усердных помощниц: секретаря кружка Марии Николаевны Абрамовой и библиотекаря его Наталии Михневич, если бы не явились в этот период мне на помощь еще и две мои тезки: упоминавшаяся уже Нина Николаевна Неуймина, возвращенная из ссылки (но без права обучения на В. Ж. К.), и Нина Михайловна Субботина, о которой необходимо сказать несколько слов. Дочь главного инженера Сормовского завода, любимица всей многочисленной семьи, в 8-летнем возрасте она заболела тяжелой формой скарлатины. Приговор лечивших ее врачей не оправдался: она выздоровела, но лишилась при этом слуха и свободного употребления парализованных ног. Ходила на костылях с детства до глубокой старости. В семье было сделано все возможное для развития и обучения ребенка, оказавшегося очень талантливым. Она могла читать и писать на нескольких языках, прекрасно знала математику, историю, могла часами работать в архивах Публичной библиотеки и в Пулковской обсерватории. В их имении под Можайском была для нее построена небольшая обсерватория, и она систематически наблюдала солнечные пятна в течение 60 лет. Была вольнослушательницей В. Ж. К., приезжала на лекции с сестрой, которая на пальцах сообщала Н. М. объяснения профессора, а чертежи и формулы Н. М. сама списывала с доски. Написала она очень хорошую популярную книжку об ожидавшейся в 1910 г. комете Галлея и получила за нее медаль Русского астрономического общества. Но самое главное для нас заключалось в том, что она уже многократно наблюдала полные солнечные затмения, даже ездила для этого в Испанию. Меня с ней познакомили, и наш кружок приобрел очень ценного помощника. «Три Нины» образовали Солнечную комиссию, которой удалось и средства собрать — для чего была устроена платная публичная лекция проф. А. А. Иванова о затмении, и несколько приборов построить, получив, например, из Пулкова хорошее небольшое зеркало для коронографа. Было решено устроить от кружка В. Ж. К. три экспедиции: в Ригу, Киев и в Крым. Словом, размах был такой «грандиозный», какого не было и у Астрономического кружка в университете, и даже в Обществе любителей мироведения. Мы поддерживали связь и с этими двумя родственными организациями.