Ирина Кирилюк - И каждый вечер в час назначенный...

...Пишу «оптом», но умоляю всех писать порознь: и Глебова, и Галину, и Дедюшко, и Владомирского, и Платонова, и Пекура, и Шинко...»

Из письма Л. Литвинова к Б. Платонову

Казань, 1958 г.

«...обстоятельства не дают мне возможности съез­дить в Минск, повидаться с тобой, поговорить, а мне, признаться, очень не хватает твоего присутствия, твоего участия в работе и в жизни...»

Из письма Л. Литвинова к С Бирилло

Казань, 10.Х.56 г.

«...Благодарю Вас за присланную статью и письмо с добрыми словами обо мне. Вы знаете - я не избалован ими в Белоруссии... Ах, черт возьми, сколько хороших работ мы могли иметь в активе, сколько энергии могли сохранить для нашего любимого дела, сколько здоровья... (а оно в значительной мере подорвано этой многолетней пыткой, и за что?)

...Хочется жить (а не знаю, долго ли придется), чтобы увидеть торжество честности и правды, Я понимаю, что это — не перелом еще, что еще благоденствуют подлые конъюнктурщики, карьерис­ты, но это уже не похоже на статью, например, Е. Романовича о «Павлинке» без указания даже имени постановщика.

Я по-прежнему люблю Минск и Белоруссию и очень многих людей в ней. Но с дрожью ненависти и презрения вспоминаю ряд людей, которых считаю бесчестными... Глубоко сожалею, что чудный театр Купалы томится в руках малоталантливых руководя­щих т.т., лежащих камнями на его крыльях и за флагом «правды и жизненности» прячущих бескрылые души и примитивную технику школьного «правдоподо­бия...»

После инфаркта Литвинов написал из Казани Лидии Шинко: «...Занимаюсь своими аквариумами и, как все старики, хочу писать мемуары... И все-таки Купаловский театр — это мои лучшие (хоть не всегда добрые) годы».

В 1963 году Литвинова не стало. Из музея Казанс­кого театра имени В. Качалова пришло письмо: «Музей нашего театра готовит монографию о заслу­женном деятеле искусств БССР и ТаССР режиссере Л. Литвинове. Мы хорошо помним, с каким трепетом и любовью вспоминал он свою творческую колыбель — родной ему Белорусский театр — и тех, с кем он делил успехи и творческие радости... Мы очень про­сим написать о нем несколько строк и будем Вам за это безгранично благодарны...»Безгранично благодарны...

В беседе с Валерием Николаевичем Раевским я задала ему не очень тактичный вопрос:

— Может быть, и Вас оценят по-настоящему только после?..

— Я мало на это надеюсь... Как говорил один из героев моего спектакля Ромул: «Я знаю свой народ...»

***

Наш театр часто приглашал для постановки спектаклей режиссеров из Москвы. Как правило, это были крупные, интересные личности, люди со своим оригинальным взгля­дом на жизнь и искусство. Одним из них был Тихон Алексеевич КОНДРАШОВ, образованный, интеллигентный человек с очень хорошей «театральной школой» (он был учеником Алексея Попова). Тихон Алексеевич вошел в наш театр, может быть, не так дерзко, как другие. Он ничего не ломал, не переделывал, не навязывал — просто мудро использовал творческий потенциал театра.

Тихон Кондратов выпустил несколько прекрасных спектаклей, ставших яркой страницей в истории нашего коллектива. Один из них — «Апошняя ахвяра» (по пьесе А. Островского, 1969 г.), где главную роль изумительно играла Лилия Давидович.

Я работала в его спектаклях «Залатая карэта» (по пьесе Л. Леонова, 1971 г.), в «Амністыі» (по пьесе Н. Матуковского, 1970 г.). Кондрашов сумел выстроить интересную внутреннюю динамику спектакля, ввел такие яркие интерме­дии, что спектакль шел, как некий счастливый концерт, актеры «купались» в ролях с наслаждением.

Я играла в «Амністыі» роль Рогнеды Ивановны Божешутковой, настырной женщины, которая, декларируя по поводу и без повода свои принципы, всем окружающим портила настроение. Бог пошутил над ее жизнью и судьбой. Даже в одном ее имени было столько разноцветных и несовместимых красок! Тихон Алексеевич помог мне найти подход к этой героине, внести в ярко отрицательную роль своеобразное обаяние. Когда Божешуткова импульсивно рассказывала автобиографию своей главной оппонентке — Изабелле Дрозд (роль которой прекрасно воплотила Нина Пискарева) я видела на глазах зрителей слезы. Они сопере­живали вместе с моей героиней за ее неудавшуюся судьбу. Критика тепло отзывалась о моей работе в этом спектакле: «...В роли Божешутковой Броварская к сатирическим краскам добавила еще и драматические. Она не только высмеяла карьеристку, но и показала глубокий драматизм ее положения. Образ обрел многогранное звучание. В свою очередь обогатилась и актерская палитра актрисы. Божешуткова стала одним из ее значительных сценических достижений».

Все актеры, игравшие в этом спектакле — Павел Кормунин, Галина Орлова, Леонид Рахленко и многие другие,— получали большое эстетическое удовольствие. Центральную роль, лодыря и хулигана, талантливо играл Виктор Тарасов. И это тоже была находка режиссера — поручить роль отрицательного персонажа актеру, который до этого играл только положительных героев. Тарасов играл обаятельно, с присущим ему артистизмом, от чего спектакль становился, как мы иногда говорим, «брызгам шампанского». Невозможно было не сочувствовать, не поддаться обаянию этого «демагога и нахала». В общем, что говорить, пьеса была разработана Т. Кондрашовым великолепно, и спектакль пользовался колоссальным успехом. «Амністыя» — это одна из золотых страниц Купаловского театра.

Обидно, что к самому Тихону Кондрашову в нашему театре отнеслись крайне несправедливо. На одном из открытых партийных собраний (которые, будучи парторгом, как всегда, вела я) обсуждались текущие вопросы. Что-то критиковали, что-то хвалили. Полярные точки зрения в театре — это всегда нормально. И вдруг слово попросил один из молодых актеров, не коммунист, но поскольку партийное собрание было открытым, возможность выступить была у всех. (Не буду называть его фамилию. Он и сегодня работает в театре. Бог ему судья.)

И вот, значит, произнеся какой-то текст и сложив определенную концепцию из своих предложений, этот актер сказал:

— ...Но самое ужасное, что у нас по-существу нет главного режиссера. Это беда нашего театра. Что же, в таком случае, можно от нас требовать и чего ждать?

Все притихли. Тихон Алексеевич побледнел и посмотрел в зал. Повисла какая-то холодная тишина. И никто не выступил в его защиту. Спустя какое-то время я подумала, что дать отповедь несправедливому обвинению должна была я. Нужно было защитить Тихона Кондрашова от этой холодной и специально рассчитанной бестактности. Но я пощепетильничала, решип, что как порторг не имею права навязывать свою точку зрении окружающим.

Собрание подошло к концу, мы прочитали какую-то безликую резолюцию и разошлись. Сложив все документы, я зашла в кабинет к Кондрашову. Он сидел совершенно отрешенный.