Ирина Кирилюк - И каждый вечер в час назначенный...

Поскольку в те годы от партии и правительства невоз­можно было ничего утаить, меня тут же вызвали в ЦК (как секретаря партийной организации театра) и сухо предупре­дили:

— Зинаида Ивановна! При встрече с коллективом — никакой помпезности, никакой музыки и литавров.

Поезд из Москвы, на котором приехал Хикмет, пришел очень рано, но тем не менее (несмотря на предупреждение «сверху») несколько человек пришли на вокзал. Среди них были Борис Владимирович Эрин, Андрей Егорович Макае­нок и три женщины: Галина Ивановна Владомирская, Елена Рынкович и я. Назым обрадовался, как ребенок:

— О! Меня встречает такая группа! О, женщины, я — турок! Я люблю гарем, люблю женщин! Такое внимание и ваши цветы! О, прекрасные, милые женщины!

Его наивность была искренней. Он тут же оставил каждому из нас свою визитную карточку и, не переставая повторять наши имена (с умопомрачительным акцентом): «О, Калина! О, прэкрасна Элэна! О, Сына!», всех пригла­шал в Москву: «Моя квартира — ваша квартира!»

И мы действительно, будучи в Москве на гастролях, несколько раз посещали его не только дома, но и на даче в Переделкино. (Куда, кстати, не так-то легко было попасть, потому что там его строго опекала некая врач из «кремлев­ки» Галина, которая практически никого к нему не пускала: «Нет-нет-нет. Сегодня к Хикмету нельзя, он себя неважно чувствует...» и т. д.) Но мы тем же женским батальоном — «Калина, Элэна и Сына» — вместе с П. Молчановым про­рывались через все кордоны.

А как он был рад! Потчевал нас своим национальным кофе по-турецки в малюсеньких чашечках, приправляя шут­ками:

— Настоящий турецкий кофе можно попробовать толь­ко у настоящего турка!

...Во время своего пребывания в Минске Хикмет в первый день посмотрел спектакль «Ліса і вінаград» по пьесе Г. Фигейреду. Он пришел в неописуемый восторг, помчался за кулисы и с присущим ему темпераментом благодарил всех актеров:

— Боже мой! Какой удивительный спектакль! Какая чудесная пьеса! Какая игра! Как после такого яркого спектакля я могу смотреть другой, по моей пьесе? Ай-ай-ай!... Такой спектакль сделали! Я теперь не знаю... Я волнуюсь перед спектаклем «Забытый всеми»... Волнуюсь...

Назым Хикмет с полной откровенностью признал драматургический материал бразильского автора значительно крупнее своей пьесы. Надо сказать, что далеко не каждый драма­тург способен правильно расставлять акценты, сравнивая к себя с другими авторами. Этот человек преподал нам наглядный урок удивительной скромности своего таланта.

Но и на следующий день мы его не разочаровали. Назым был щедр на добрые слова, говорил с каждым из актеров. И, конечно, был в огромном восторге от игры Молчанова, потому что это была глубинная работа большо­го художника, большого мастера, который раскрыл главного героя пьесы, может быть, ярче, чем предполагал сам автор.

Главная мысль в спектакле заключается в том, что человек незаурядный, талантливый, который выходит за рамки обыкновенного понимания жизни и поступков, становится в обществе одиозной фигурой. Жизнь талантливого человека всегда чревата непониманием окружающих, и профессор, которого потрясающе играл Молчанов, бьющий­ся над разгадкой крупного научного открытия, наталкивает­ся на абсолютную черствость и холодное отторжение окружающих.

Пьеса очень хорошая. Когда мы в Москве смотрели этот спектакль в театре Советской Армии, где играл великолепный актер Майоров, мне кажется, что мы были справедливы, отдав пальму первенства нашему спектаклю. Думаю, что и сам автор видел в нашем спектакле ту стонущую боль, то внутреннее напряжение, которое отсут­ствовало у москвичей.

Молчанов раскрывал во всем объеме и многообразии глубину трагедийного звучания талантливой души. Как час­то талантливому человеку приходится бороться с «ветря­ными мельницами» и отвоевывать свое место в жизни! Вероятно, счастливым талантливый человек бывает очень редко, и обретает понимание он, очевидно, только после смерти.

Когда Назым посмотрел наш спектакль, он сказал:

— Спасибо, что вы поняли и ощутили всю мою боль в этой пьесе...

Хикмет сам перенес немало испытаний. Временами жизнь этого человека «висела на волоске», и порой траги­ческое очень тесно переплеталось с комическим. На встре­че с артистами, которая проходила перед его отъездом в музее Купаловского театра, писатель рассказывал почти детективную историю, как он попал в Советский Союз.

Оказывается, после тюрьмы (в своей родной Турции), где он отсидел 12 лет, Назым находился под домашним арестом. Разрешалось только на пару часов выходить с сопровождающим в библиотеку. И все. Тайная полиция строго следила за его режимом. Но спустя какое-то время турецкие коммунисты узнали, что полиция решила избавиться от Хикмета с помощью «случайной шальной пули». И коммунисты устраивают Назыму побег.

Его посадили в лодку, дали провизии и отправили в определенном направлении по Черному морю. Но поднялся шторм. Лодка опрокинулась, провизия пошла ко дну, Хикмет, цепляясь за перевернутую лодку, стал кричать, звать на помощь. Вокруг никого не было. Наконец, через длительное время, весь мокрый, изможденный, он увидел на горизонте корабль, который двигался в его направлении. Когда корабль подплыл относительно близко, Назым pacсмотрел опознавательные знаки — это был румынский корабль. И он стал кричать на всех языках: «Я — Назым Хикмет! Я — Назым Хикмет! Я потерпел аварию! Спасите!.. Спасите!..» А в то время он был коммунистом мира № 1, все страны и континенты с плакатами отстаивали «Свободу Назыму Хикмету!» В его защиту активно выступали крупные деятели мировой культуры: Поль Робсон, Жоржи Амаду, Пабло Пикассо, Бертольд Брехт и многие другие.

Румыны услышали его, но... повернули и уплыли обратно. Хикмет, теряя последние силы и еще продолжая цепляться за лодку, больше не надеялся на чудо. И вдруг! Он увидел, что этот же корабль возвращается обратно. Они подплыли, несколько человек успели схватить его под руки, и то ли от радости, то ли от изнеможения и переохлаждения Назым потерял сознание.

Когда Хикмет это рассказывал, в зале стояла звенящая тишина. «Они больно давили мне на грудь, давили на спину, что они со мной делали! Из меня выливалась морская вода. Я приходил в чувство и тут же опять отключался...»

И когда он уже окончательно пришел в себя и, лежа в кают-компании, открыл глаза, первое, что он увидел,— огромный портрет на стене со своим изображением и надписью: «Свободу Назыму Хикмету!»

— Ах, черти полосатые! Портрет мой повесили, а сами чуть не отправили меня на тот свет! Что ж вы уехали, когда я вам кричал?

И румыны рассказали любопытную историю. Они, конечно, услышали его сразу, но поскольку это был не просто человек, а коммунист мира №1, то это меняло сразу всю ситуацию, и они из осторожности решили спросить разре­шения в Москве у самого Сталина. «Может ли румынский корабль поднять турецкого коммуниста, погибающего в Черном море?» Они связались с Москвой, но Сталин был на даче. Через его помощников они все-таки связались со Сталиным, и Иосиф Виссарионович, находясь в добродуш­ном настроении, изрек: «Спасайте, если тот еще жив».