Лазарь Лазарев - Шестой этаж [1993]

В итоговой редакционной статье «Идейная позиция писателя (по поводу дискуссии о литературной критике и многообразии литературы)», которая была затребована в ЦК и там «изучалась», «выверялась», «выправлялась» и т. д. (на редколлегии потом Михмат сообщил. что ее читали три секретаря ЦК — вот как было дело поставлено), пришлось каяться, признавать какие-то обнару­женные бдительными поликарповскими подручными ошибки, в том числе и в статье Смирнова. Газету таким образом заставили присоединиться к злобным нападкам на себя своих противников: «Автору «Заметок о критике» необходимо было прежде всего глубже и шире поставить вопрос о партийности и идейности как основе нашей литературы, подчеркнуть благотворное влияние партийного руководства на советскую литературу. Справедливо критиковались «Заметки о критике» за нотки либерализма, недооценку принципиального значения недавней идейной борьбы... В «Заметках о критике» С. С. Смирнова не было в должной степени подчеркнуто значение идейной позиции писателя — и в этом их сущест­венный недостаток». Досталось в редакционной статье и мне: «У некоторых участников дискуссии наметилась ошибочная тенденция принижения героиче­ского, некоего уравнивания героического и рядового, более того — недоверие к героическому в жизни. Так, отстаивая право художника живописать «прозу вой­ны», Л. Лазарев в статье «Пядь нашей земли» («Литературная газета» от 18 июня 1959 г.) ни словом не обмолвился о книгах о войне, написанных в ином духе — духе высокой патетики. Л. Лазарев выделяет в современной нашей ли­тературе о войне особое «некрасовское» направление, характерное некоей «окоп­ной» правдой, и именно этой группе писателей отдает предпочтение. Получается не столько борьба за многообразие, столько пропаганда одного стиля в творчест­ве, то есть пропосанда однообразия».

Сергей Сергеевич настойчиво внушал нам, что критика эта вполне обоснова­на и заслужена нами, в ней есть рациональное зерно и следует внимательно прислушаться к ней, учесть ее, сделать из нее надлежащие выводы. И если бы внушал это только нам — из педагогических соображений, чтобы мы не зары­вались, — еще куда ни шло. Но он и себя старался убедить, что попало нам не зря, за дело, что мы — и он тоже в своих «Заметках» — впали в ересь эстет­ства и теперь должны замаливать идеологические грехи. Оказалось, что позиции руководства газеты не тверды, что Смирнов готов их сдавать, отступать, не дер­жит ударов со Старой площади. На «Новый мир» тоже шла постоянная атака, еще более жесткий нажим, им тоже приходилось маневрировать, искать обход­ные пути, порой каяться, правда, сквозь зубы, во всяком случае, не с такой го­товностью и не так истово, как Смирнов. Энергия сопротивления у Твардовского не иссякала, и он не намерен был идти навстречу требованиям Поликарпова, огрызался, отбивался. Конечно, с Твардовским тот же Поликарпов и более вы­сокие цековские чины — Поспелов, Ильичев — разговаривали по-иному, чем со Смирновым,— поменьше было металла в голосе и командного рыка. Твардов­ского побаивались. И не только потому, что он был человеком, не позволяв­шим наступать себе на ногу, дававшим сдачу, но и потому, что он был автором ставших уже классическими «Страны Муравии» и «Теркина», первым поэтом страны, с ним считались на самом верху, и ему явно благоволил Хрущев. Кстати, думаю, что на Старой площади были обеспокоены и перспективой наме­тившегося сближения «Нового мира» и «Литературной газеты» и решили не медля нанести упреждающий удар по более слабому звену — «Литературной газете».

Как выяснилось, в поликарповском ведомстве за нами с самого начала было установлено неусыпное наблюдение, копился материал, свидетельствующий о на­шей неблагонадежности, смутьянстве, в следственное «дело» заносились даже заголовки статей и рецензий. Прошло немногим больше полугода после назна­чения Смирнова и четыре месяца после писательского съезда, как все это газете предъявили. Неожиданно в ЦК было собрано инструктивное совещание руково­дителей газет, журналов, издательств, творческих союзов, на котором Поликар­пов сделал доклад, посвященный нашим прегрешениям, ошибкам, отступлениям, уклонам,— торопились обломать рога, пока не окрепли, сразу же пресечь обна­ружившуюся крамолу. На совещание были приглашены все члены редколлегии «Литературки», чего обычно не делалось, вела совещание сама Фурцева, кури­ровавшая в Президиуме ЦК культуру, что подчеркивало важность мероприя­тия — чиновникам от идеологии все эти протокольные тонкости зрелого бюро­кратического уклада были, разумеется, понятны. Идейно-воспитательная порка проводилась по первому разряду.

На летучке Смирнов, очень подробно пересказывая и комментируя доклад Поликарпова,— разве можно было хоть что-нибудь упустить из столь ценных указаний,— изо всех сил пытался соединить несоединимое. С одной стороны, донести до нас, что критика была серьезной, глубокой, основательной, как и по­лагается партийной критике, иной она просто не может быть. С другой, пред­ставить дело в таком свете, словно бы ничего особенного, ничего страшного не произошло. Это как бы плановое профилактическое обследование нашего идео­логического здоровья, и нам предстоит в соответствии с установленным диагно­зом и предписаниями самых авторитетных врачей заняться некоторыми необре­менительными оздоровительными процедурами, Все это должно пойти нам толь­ко на пользу. Если мы несколько скорректируем наш курс, строгое, но справедливое партийное начальство широко раскроет нам свои объятия.

Сергей Сергеевич был человек искренний, он в это верил или очень хотел верить, внушал себе, заводил себя,— не зря Твардовский как-то назвал его «самовзводом». И он отталкивал от себя мысль, что все, что мы пытались де­лать в газете, в принципе чуждо, враждебно Поликарпову.

«Речь на совещании шла,— сообщил нам Смирнов,— главным образом о разделе литературы, и я прошу товарищей из раздела литературы прислушаться к этим замечаниям, потому что мы сосласны с ними, и нет сомнений, что эти замечания правильные...»

Приклеивание политических ярлыков, проработочное рычанье, невежест­венные благоглупости — вот из чего состоял доклад Поликарпова, представ­ленный в качестве точки зрения ЦК, которая, конечно, обсуждению не подле­жала, а должна была служить руководством к действию. Поэтому выступление Смирнова сплошь набито раболепными «полностью согласен», «совершенно справедливые замечания», «правильно говорили» и т.п.

«Газета допускала (хочу обратить внимание на это повторенное Смирно­вым очень характерное словечко из лексикона партийных руководителей лите­ратуры.— Л. Л.) на своих страницах (это совершенно естественно) высказывание различных точек зрения, тем не менее сплошь и рядом недостаточно проясняет свою собственную линию... Газета не может в дискуссии, как совершенно спра­ведливо нам сказали, ограничиваться тем, чтобы печатать разные точки зрения, не прокладывая в дискуссии собственного русла, не ведя и не организуя эти дискуссии...»