Aлександр Гладков - Поздние вечера [воспоминания, статьи, заметки]

Первые годы «Комсомольской правды» — годы непрестанных поисков наиболее интересных, доходчивых, полнее всего отвечающих запросам и вкусам молодежи форм подачи важного материала. И главенствовал в газете фельетон. В том, что «Комсомольская правда» так быстро выросла в большую, влиятельную, любимую молодежью газету, в том, что она приобрела неповторимый облик тех лет, который мы, ее старые читатели, сейчас, когда число выпущенных ею номеров составляет много тысяч, вспоминаем с нежностью, а иногда и с завистью, — во всем этом становлении газеты, в нахождении ее замечательного стиля — большой личный вклад Виктора Кина и его молодых товарищей.

Кину удалось выработать естественную и живую манеру речи, в которой он, почти не меняя своей обычной интонации, мог разговаривать и об открытии съезда, и о событиях в Болгарии, и о досадном происшествии в городе Сердобске. Поэтому он не ограничивает себя узким кругом тем — он пишет обо всем. За полтора года сотрудничества в «Комсомольской правде» Кин поместил на ее страницах, вероятно, не менее сотни фельетонов. Большая часть из них посвящена жизни молодежи, острым вопросам комсомольской работы. За каждым стоит какой-нибудь реальный факт, личное наблюдение или письмо юнкора. Одна из главных тем публицистики Кина — это борьба с явлениями, которые мы нынче называем «показухой»: борьба с формой, лишенной содержания, с казенщиной, с мертвым параграфом, заслонившим живое слово.

В Моршанском уезде с целью антирелигиозной борьбы комсомольцы вытоптали огород у дьякона и заперли дьяконицу в сенях (фельетон «Теплые ребята»). В городе Сердобске комсомольский актив затеял массовую игру в подпольщиков и шпионов и играющие, схватив на улице старуху, перепугали ее до полусмерти (фельетон «Игра»). Комсомольские ячейки создают множество различных комиссий, существующих только в планах и отчетах (фельетон «Борьба за активность»).

А вот Кин рассказывает о том, как в клубе Лопатьевского чугуностроительного завода были организованы политфанты и другие политигры. Комсомольцу Глазунову, назвавшему инициатора политфантов дураком, ячейка объявила строгий выговор как «оторвавшемуся, разложившемуся и зараженному предрассудками мещанской стихии» (фельетон «Пытка электричеством»). Кин вспоминает, что он видел в одном из московских клубов электрифицированную политвикторину. «Болезнь нашей воспитательной работы — это плохой лектор, речь которого утомительна, скучна, лишена всякого человеческого чувства. Сколько раз сравнивали его с говорильной машиной, и вот кому-то пришла в голову мысль и в самом деле заменить его машиной с кнопками, проводами, лампочками… Я протягиваю вам руку, дорогой товарищ Глазунов, как брату, и становлюсь рядом с вами. Пусть мы примем вместе на наши плечи и негодование руководителей, и выговоры бюро, и губительную иронию стенной газеты. У меня не хватило тогда мужества назвать дураком изобретателя электрифицированной доски, но теперь я стыжусь своей слабости и присоединяю свой голос к вашему».

Трудно переоценить значение этих выступлений Виктора Кина для того времени. Газета из номера в номер вела борьбу за очищение языка молодежи от жаргона, выступала против бравирования грубостью, против неверного и демагогического употребления термина «мещанство», говорила о живучих предрассудках, о завоевании подлинной, а не внешней культуры. Начавшись спором о галстуке, на страницах газеты развернулась целая кампания борьбы за новый стиль в труде и в быту. Проблемы эти отнюдь не были надуманными. Борьба за новый стиль шла даже внутри самой редакции. Старые работники «Комсомолки» любят вспоминать, как составился тайный заговор против самого редактора Тараса Кострова, ходившего в бессменной, потрепанной тужурке. В заговор вовлекли кассира, и однажды Кострову не было выдано на руки жалованье и ему, на его же деньги, купили в магазине б. Цинделя на Кузнецком мосту новый костюм. Костров был смущен и несколько обескуражен, но примирился. Говорят, что главой этого заговора был Виктор Кин. Сам он всегда отличался подтянутостью и аккуратностью, хотя никто не мог бы назвать его франтом. Просто таков был его внутренний стиль: собранный, четкий, деловитый… В маленьком, смешном и трогательном эпизоде с Костровым — тоже черты времени.

В те годы в нашей стране ежегодно отмечался День Парижской Коммуны — это была славная революционная традиция. 18 марта 1926 года на первой полосе «Комсомольской правды», как обычно внизу, напечатан фельетон Виктора Кина «Коммунарам». В нем не более ста строк (Кин почти всегда писал кратко). Завидная разносторонность дарования: Кин отлично писал сатирические фельетоны, но когда фельетон посвящался какому-нибудь торжественному событию или знаменательной дате, то и в нем Ким находил себя — умел избегать заздравных фанфар и высокопарного красноречия.

Фельетон «Коммунарам» заканчивается так: «Несмотря на разделяющие нас полвека, даже сейчас Парижская Коммуна кажется такой близкой нашему времени, что невольно представляешь себе Варлена и Делеклюза одетыми в кожаные куртки и обмотки защитного цвета, с наганом за поясом, а Луизу Мишель в красном платочке на стриженых волосах». Вместо риторики автор нашел точный, пластичный образ. Именно в эти дни в помещении Большого театра шел 7-й съезд РЛКСМ, и, пожалуй, большая часть делегатов была из числа молодых участников гражданской войны. Некоторые еще не расстались с кожаными тужурками, а девушки-делегатки все были в красных косынках на стриженых, как тогда было принято, волосах, и поэтическая фантазия Кина не была произвольной: они и в самом деле ощущали Делеклюза и Луизу Мишель живыми товарищами по борьбе.

Даже и в праздничном, вышедшем на восьми полосах, номере газеты, посвященном открытию съезда, в своем фельетоне — он так и называется «В Большом» — Кин остается самим собой. Фельетон начинается с веселого рассказа о том, как измученные распорядители не хотели пропустить Кина на съезд, и скорее юмористического, чем торжественного, описания переполненного зала и кончается такими трезвыми словами: «Работа — это всегда работа. Работа — это будни, и те, кто принес сегодня в позолоченные стены Большого театра пыль исхоженных дорог со всех концов советской земли, хорошо знают об этом. Работать всегда тяжело, потому что работы много, очень много. На работе не полагается ни приветствий, ни флагов, ни оркестров, там есть только бесконечная вереница новых и новых дел…»

В начале 1926 года редакция «Комсомольской правды» переехала в Малый Черкасский переулок, с которым собственно и связан первый славный период в истории газеты, ее героическое десятилетие — вторая половина двадцатых и первая половина тридцатых годов. Это был странный, типично старомосковский, неожиданно тихий уголок посреди шумного центра столицы. Здесь по соседству была и многолюдная во времена нэпа Ильинка, с кочующей по тротуарам и дворам оживленной черной биржей валютчиков, поминутно разбегавшейся в страхе облавы и снова сгущавшейся на другом перекрестке, и тесная сеть старых купеческих лабазов между Ильинкой и Никольской, и ГУМ, популярный во всех концах страны звонким девизом: «Все для всех!» — и пестрые развалы букинистов с наружной стороны еще не снесенной древней Китайгородской стены, и Политехнический музей, гордый своей аудиторией, прославленной турнирами поэтов и первыми лекциями по теории относительности, и близость хозяйственной Мясницкой с витринами магазинов концессий: электрические лампочки Осрам, моторы Симменс-Шуккерт, и загадочно сияющие на черном бархате импортные шарикоподшипники (отечественных еще не было), и соседство Делового клуба, пристанища первых советских «бизнесменов».