Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

854Эрик XIV (1533–1577), правивший Швецией в 1560–1568 гг., из-за военных неудач и переменчивости нрава, которая заставляла его то впадать в бешеную ярость, то прощать своих врагов, утратил популярность, был свергнут с престола, заключен в тюрьму и там отравлен. Информацию о замке Кастельхольм, в котором Эрик XIV находился с 1571 г., Сталь могла почерпнуть в книгах Кокса ( Сохе. Т. 2. Р. 91–92) и Скьёльдебранда ( Skjôldebrand А. F. Voyage pittoresque au cap Nord. Stockholm, 1801. P. 3; ср. примеч. 843).

855О переговорах на Аландских островах (май 1718 г.), в которых Швецию представляли бароны Герц и Гулленбург, а Россию — Брюс и Остерман и которые прервала гибель Карла XII 30 декабря 1718 г., Сталь могла прочесть у Левека ( Levesque. Т. 5. Р. 110–112). По справедливому предположению М. С. Неклюдовой, именно этот образ г-жи де Сталь стал источником стихотворения Ф. И. Тютчева «14 декабря 1825»: «Что станет вашей крови скудной, // Чтоб вечный полюс растопить…» (см.: Неклюдова М. С. К французским источникам стихотворения «14 декабря 1825» // Тютчевский сборник. II. Тарту, 1999. С. 107–110). Полемику о переводе этого отрывка см. в рецензии М. Строганова: Новое лит. обозрение. 2002. № 55. С. 405–406.

856В Стокгольм Сталь и ее спутники прибыли 24 сентября 1812 г.

857В первом издании далее следовало написанное Огюстом де Сталем «Примечание издателя», текст которого см. в Приложении, с. 446.

В. Мильчина

Сочинение, предлагаемое вниманию публики, не окончено и оконченным считаться не может. Матушка моя намеревалась завершить эти наброски своих воспоминаний, и, если бы ей суждено было прожить дольше, она, возможно, внесла бы в них изменения, о природе которых мне ничего не известно. Этого сознания было достаточно для того, чтобы я всерьез задумался о том, вправе ли я предавать эту рукопись тиснению. Когда речь идет о существах горячо любимых, боязнь какой бы то ни было ответственности отступает, однако сердце сжимается в мучительной тревоге, пытаясь угадать волю, которую оно желает чтить как незыблемый, священный закон. Все же, после продолжительных размышлений о том, чего требует от меня сыновний долг, я уверился, что исполню волю матушки, если обязуюсь опубликовать в этом собрании все ее сочинения, какие могут быть напечатаны. Верность этому обязательству позволяет мне заранее объявить подделками все сочинения, какие кто-либо когда-либо вознамерится прибавить к этому собранию, в которое, повторяю, вошло все написанное матушкой, исключая те сочинения, какие она совершенно определенно запретила предавать гласности.

Хотя матушка успела описать всего семь лет из десяти, проведенных ею в изгнании, я сохранил данное ею название «Десять лет в изгнании». [118]Рассказ начинается в 1800 году, то есть за два года до того, как матушка первый раз была изгнана из Парижа, и доходит до 1804 года, то есть до смерти г-на Неккера. Здесь он обрывается и вновь начинается в 1810 году, чтобы снова резко прерваться осенью 1812 года, накануне приезда матушки в Швецию. Итак, между первой и второй частью воспоминаний пролегла дистанция приблизительно в шесть лет. Объяснением этому обстоятельству должен послужить правдивый рассказ о тех условиях, в каких эти воспоминания создавались.

Не стану говорить здесь о преследованиях, каким подвергалась матушка при Империи: преследования эти, столь же мелочные, сколь и безжалостные, составляют предмет книги, с которой читателю предстоит познакомиться, и своим пересказом я лишь ослаблю интерес к ней. Напомню только, что матушке сначала запретили жить в Париже, [119]затем выслали ее из Франции, предварительно запретив самым беззаконным образом выпуск ее сочинения «О Германии» и лишив ее возможности печатать что бы то ни было, даже на темы самые далекие от политики, [120]а затем дошли до того, что превратили ее дом в тюрьму, запретили ей любые путешествия и лишили ее наслаждений жизни общественной и утешений дружбы. В этих-то обстоятельствах матушка и начала писать воспоминания; нетрудно угадать, каково было в ту пору расположение ее души.

Работая над воспоминаниями, она слабо верила в возможность их издания даже в самом отдаленном будущем. Вся Европа в то время находилась под игом Наполеона, и ни один независимый голос не мог в ней прозвучать: на континенте свободной прессы не существовало, а книги, напечатанные в Англии, пересекали границу лишь в самых редких случаях. Поэтому матушка желала не столько сочинить книгу, сколько доверить бумаге свои воспоминания и мысли. Рассказы об обстоятельствах своей частной жизни она перемежала с раздумьями о состоянии Франции под властью Бонапарта и ходе политических событий. Я уже сказал, что обнародование такого сочинения явилось бы в ту пору проявлением неслыханной смелости, но этого мало: сама работа над ним требовала разом большого мужества и большой осторожности, особенно если автор находился в том положении, в каком пребывала матушка. Она твердо знала, что за всеми ее действиями наблюдает полиция: префект, сменивший в Женеве г-на де Баранта, утверждал, что ему известно все происходящее в ее доме, и малейшего предлога было бы достаточно, чтобы власти арестовали ее бумаги. [121]Итак, ей следовало держаться в высшей степени осмотрительно: поэтому, сочинив несколько страниц, она отдавала их одной из самых верных своих подруг, а та переписывала текст, заменяя все имена собственные другими, извлеченными из истории английской революции. Именно эту замаскированную рукопись матушка взяла с собой в 1812 году, когда наконец решилась бежать, дабы спастись от все ужесточавшихся гонений.

Проехав через Россию и едва избежав встречи с французскими войсками, наступавшими на Москву, матушка добралась до Швеции и там занялась отделкой первой части своих воспоминаний, доведенных ею, как я уже сказал, до 1804 года. Однако вместо того чтобы продолжать рассказ в хронологическом порядке, она решила описать по свежим следам примечательные обстоятельства своего бегства и те преследования, которые ее к этому бегству вынудили. Итак, она перешла от 1804 года к году 1810-му, когда была запрещена ее книга «О Германии», и довела рассказ до своего приезда в Стокгольм в 1812 году, чем и объясняется название «Десять лет в изгнании». Все сказанное объясняет, отчего матушка говорит об императоре то как о человеке, под властью которого она обречена томиться, то как о человеке, из-под власти которого ей удалось бежать.

Между тем, начав работу над книгой о Французской революции, она извлекла из первой части «Десяти лет в изгнании» исторические фрагменты и общие рассуждения, согласующиеся с замыслом нового сочинения, частные же подробности оставила в воспоминаниях, к которым рассчитывала возвратиться позже; она льстила себя надеждой, что к этому времени сможет, не боясь повредить друзьям, сохранившим ей верность в несчастье, назвать их всех по имени.