Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

Принужденная выбирать, я остановилась на Галиции, откуда мне открывалась прямая дорога в страну, куда я мечтала попасть, — в Россию. Я убедила себя, что стоит мне покинуть Вену, и всем притеснениям, чинимым мне, вероятнее всего по наущению французов, придет конец, так что при необходимости я смогу направиться из Галиции через Трансильванию в Венгрию. В Европе, полоненной Наполеоном и заполоненной его солдатами, самый лучший учитель географии — несчастье; чтобы освободиться от власти императора, я уже оставила позади около двух тысяч лье, а теперь мне предстояло в поисках свободы покинуть Вену и перебраться из Европы в Азию. 609Итак, я выехала из Вены, еще не имея русского паспорта; 610тем самым я надеялась успокоить подозрения низших полицейских чинов, которых тревожило пребывание в столице Австрии особы, пребывающей в немилости у императора. Попросив одного из своих друзей дождаться в Вене ответа из России и привезти его мне, когда бы он ни пришел, я пустилась в дорогу Очень скоро выяснилось, что это далеко не лучшее решение, ибо в Вене я находилась под защитой друзей и общественного мнения; я легко могла попросить о помощи императора или его первого министра, в провинциальном же городе я оказалась всецело во власти г-на фон Гуделиста, который, стремясь угодить французскому послу, досаждал мне своими тяжеловесными преследованиями. Вот как это происходило.

На несколько дней я остановилась в Брюнне, 611столице Моравии, где томился в ссылке английский полковник г-н Миллс, человек бесконечно добрый и учтивый, а главное, как выражаются англичане, совершенно безобидный. 612Домашние обстоятельства делали его жизнь решительно невыносимой. Однако австрийские министры полагают, очевидно, что чем более жестокие преследования они обрушат на простых смертных, тем более сильными будут казаться; между тем людей сведущих обмануть трудно; недаром один остроумный человек сравнивал австрийскую полицию с часовыми, выставленными подле наполовину разрушенной Брюннской крепости 613и в полном смысле слова охраняющими руины. Не успела я въехать в Брюнн, как на меня посыпались нескончаемые придирки: местным властям не нравился ни мой паспорт, ни паспорта моих спутников. 614Я попросила дозволения послать сына в Вену за необходимыми разъяснениями и услышала в ответ, что ему, точно так же как и мне, строго воспрещено возвращаться назад даже на одно лье. Не правда ли, недурное начало для подражателей полицейским методам г-на Савари — воспрепятствовать девятнадцатилетнему шведскому дворянину отправиться в Вену по просьбе его матери? Вне всякого сомнения, австрийский император и г-н фон Меттерних ничего не знали об этих пошлых и бессмысленных выходках, 615зато в Брюнне почти все, с кем я имела дело, от молодого эрцгерцога, по виду истинного рыцаря, до правительственных чиновников, сторонились меня, и эта их пугливость показалась мне вполне достойной тех порядков, которые царят ныне во Франции; больше того, следует признать, что боязливость французов более извинительна, ведь им, живущим под властью Наполеона, грозит в лучшем случае ссылка, а в худшем — тюрьма и смерть.

Наместник Моравии, впрочем человек весьма почтенный, сообщил, что мне предписано как можно скорее пересечь Галицию и что в Ланьцуте, где я намеревалась остановиться, мне дозволено провести не более суток. Ланьцут принадлежит княгине Любомирской, вдове маршала Любомирского и сестре князя Адама Чарторыйского, 616главы Польской конфедерации, на помощь которой выступил австрийский корпус. Княгиня Любомирская снискала всеобщее уважение своим характером, а главное, благодетельным великодушием, с каким она распоряжается своим состоянием. Больше того, она всегда славилась своей преданностью австрийскому дому и, несмотря на текущую в ее жилах польскую кровь, никогда не поддерживала поляков, выступавших против австрийского владычества. Ее племянник князь Генрих и племянница княгиня Тереза, с которыми я имела счастье быть связанной узами дружбы, одарены достоинствами самыми блистательными и самыми пленительными; 617возможно, они привязаны к родной Польше, однако позволительно ли считать это преступлением в то самое время, когда князь Шварценберг ведет тридцатитысячный корпус воевать за восстановление этой самой Польши? 618До чего, однако, не опускаются несчастные государи, которым постоянно внушают, что их долг — повиноваться обстоятельствам, иначе говоря — стараться угодить и нашим, и вашим? Успехи Бонапарта не дают покоя большинству немецких государей; они воображают, будто потерпели поражение потому, что вели себя чересчур порядочно, тогда как на самом деле именно порядочности-то им и недоставало. Возьми они пример с испанцев, скажи они себе: «Что бы ни случилось, мы не позволим чужестранцам закабалить нас», они бы и сегодня оставались нацией, а правители их не выпрашивали бы милостей в гостиных даже не самого императора Наполеона, а всех тех, на кого он бросил свой благосклонный взгляд. Эрцгерцог Вюрцбургский, в прошлом великий герцог Тосканский, ужинал однажды у княгини Боргезе в обществе г-жи Мюрат и княгини Пьомбино, ныне великой герцогини Тосканской, иными словами, правительницы того самого прекрасного края, над которым эрцгерцог Вюрцбургский был уже не властен. 619Казалось бы, довольно и того, что он легко смирился с этой потерей. Меж тем после ужина дамы, у которых, следует признать, имеется множество причин радоваться жизни, решают потанцевать и, узнав, что эрцгерцог Вюрцбургский любит музицировать, вручают ему скрипку; и вот уже бывший великий герцог Тосканский, облаченный в австрийский генеральский мундир, играет, а нынешняя великая герцогиня Тосканская и ее сестры пляшут; превосходное занятие для истинного Габсбурга, чья принадлежность к славной династии удостоверяется фамильным сходством с ее основателем, длиннолицым императором Рудольфом. 620Нынешний император и его супруга, женщина острого ума, 621стараются, бесспорно, сохранить достоинство и в нынешнем своем положении, однако положение это само по себе столь двусмысленно, что возвысить его невозможно. Все меры, какие австрийское правительство принимает в пользу Франции, объясняются единственно страхом, а эта новоявленная муза веселых песен не навевает.

Я попыталась объяснить наместнику Моравии, с такой великой учтивостью вынуждавшему меня двигаться не мешкая в сторону границы, что если я доберусь туда прежде, чем получу русский паспорт, то буду обречена влачить безрадостное существование в Бродах, городе на русско-австрийской границе, где живут одни лишь евреи, ссужающие путешественников деньгами. «Вы правы, — отвечал наместник, — но таков приказ». С некоторых пор правители действуют так, как если бы гражданские чиновники были обязаны исполнять приказы столь же неукоснительно, сколь и офицеры; военным людям размышлять, за редкими исключениями, запрещено, однако трудно смириться с тем, что люди, ответственные перед законом, каковы, например, государственные служащие в Англии, также обязаны исполнять все распоряжения, не рассуждая. И к чему приводит эта рабская покорность? Добро бы еще дело шло о подчинении самому верховному правителю или хотя бы тому, кто его представляет: ведь Австрия — абсолютная монархия; однако в отсутствие этого правителя возможностями, какие предоставляет полицейский произвол — адское изобретение тиранов, к которому властитель истинно великий прибегать не станет, — злоупотребляют низшие чины.