Жермена де Сталь - Десять лет в изгнании

Итак, я направилась в Галицию, 622и на сей раз, признаюсь, отчаянию моему не было предела. Призрак тирании преследовал меня повсюду; в немцах, прежде столь порядочных, я видела народ, вконец развращенный роковым неравным браком, который, смешав кровь их государя с кровью корсиканца, осквернил, казалось, заодно и всех подданных австрийского императора. Убежденная, что Европа ныне существует лишь за морями или по ту сторону Пиренеев, я теряла надежду добраться до приюта, милого моему сердцу Виды Галиции располагали к размышлениям безрадостным. Австрийцы не умеют завоевывать любовь народов, ими покоренных. Меж тем в Австрии безнравственна одна лишь политика; внутреннее управление в этой монархии зиждется по преимуществу на уважении к законам и не погрешает против справедливости, однако справедливый суд австрийцы вершат с таким неумолимым педантством, которое могут сносить лишь они сами. Завладев Венецией, они первым делом запретили карнавал, сделавшийся в этом городе, можно сказать, общественным установлением. Австрийское министерство поставило во главе этого веселого города самого сурового человека во всей империи; неудивительно, что эти жители Юга едва ли не предпочитали австрийцам, которые ими командовали, французов, которые их грабили. Венецианцы сожалели, и с полным основанием, о прежнем, благородном правлении, при котором республика их благоденствовала. 623

Поляки любят родину, как любят многострадального друга. Природа в Польше печальна и однообразна, народ невежествен и ленив; поляки всегда любили свободу, но никогда не умели ее беречь. 624Однако они убеждены, что обязаны и способны управлять Польшей, и чувство это вполне естественно. Между тем здешний народ столь необразован и неизобретателен, что всей торговлей завладели евреи, которые продают крестьянам водку, а взамен скупают на корню весь урожай. Дистанция между помещиками и крестьянами так велика, роскошества одних и ужасающая нищета других составляют противоположность столь разительную, что австрийцам нетрудно было ввести в этом краю законы более совершенные, чем прежде. Однако народ, наделенный гордостью — а поляки не утратили гордости и в беде, — не согласен терпеть унижения даже от тех, кто желает им добра, австрийцы же только и делают, что унижают достоинство поляков. Они разделили Галицию на округа и поставили во главе каждого округа начальника из немцев; порой эта должность выпадает человеку достойному, но чаще всего ее занимает человек жестокого нрава и низкого происхождения, самым деспотическим образом распоряжающийся участью знатных польских землевладельцев. Полиция, пришедшая в нынешние времена на смену тайным судам, вообще не чуждается самого возмутительного произвола. Вообразите же, во что превращается полицейский надзор, иначе говоря, орудие самое изощренное и самое беззаконное, в грубых руках управляющего округом. На каждой почтовой станции в Галиции к любой карете сразу по приезде подбегают люди трех сортов: еврейские торговцы, польские нищие и немецкие шпионы. Кажется, будто этими тремя разрядами общества все население здешнего края и исчерпывается. Длиннобородые нищие в древнем сарматском платье внушают глубочайшую жалость; правда, согласись они трудиться, жизнь их была бы куда благополучнее, однако возделывать порабощенную землю они отказываются — то ли по лени, то ли из гордости.

На больших дорогах можно увидеть шествия с хоругвями; мужчины и женщины, в них участвующие, распевают псалмы с видом глубоко печальным. Когда им подают даже не деньги, но всего лишь пищу чуть лучше обычной, они — я сама была тому свидетельницей — с изумлением поднимают глаза к небу, словно не считая себя достойными столь щедрых даров. При встрече с господами польские крестьяне целуют их колени; на каждом шагу деревенские жители: старики, женщины, дети — приветствуют вас таким образом. 625Среди всеобщей нищеты заметны люди в скверных фраках; их единственное занятие — шпионить за несчастными, ибо иных предметов для наблюдения в здешних краях не бывает. Управляющие округами отказывали польским помещикам в паспортах, опасаясь предоставить им возможность увидеться друг с другом либо отправиться в Варшаву. Управляющие обязывали этих помещиков каждую неделю являться для проверки в присутствие. Таким образом, австрийцы всеми возможными способами доказывали, что знают о ненависти, какую питают к ним поляки; армию же свою они поделили на две части: одной предстояло сражаться за интересы Польши вне пределов Австрии, а другой — помешать полякам, живущим в ее пределах, принять участие в этих сражениях. 626Не знаю, найдется ли в мире еще один край, который управлялся бы так бездарно — во всяком случае, в отношении политическом — как Польша; по всей вероятности, австрийцы именно потому чинили препятствия иностранцам, стремившимся побывать в этих местах, что желали скрыть эту картину от посторонних взоров.

Что же касается до меня, то вот как австрийская полиция принялась за дело, желая поскорее выдворить меня за границу. По дороге мне следовало визировать паспорт у всех управляющих округами; каждая третья почтовая станция располагается в главном городе округа, где проезжающим и надлежит предъявлять свои паспорта. Так вот, в канцеляриях этих городов полицейские чиновники вывесили афиши, извещавшие о том, что за мной необходимо иметь особый надзор. Подобное обращение с женщиной, причем женщиной, подвергшейся гонениям за те добрые слова, какие она сказала в защиту Германии, обличает беспримерную наглость, но мало этого: такой образ действия еще и на редкость глуп: в самом деле, кто же объявляет во всеуслышание о полицейских мерах, вся сила которых в сохранении тайны? Поневоле вспомнишь г-на де Сартина, предлагавшего обрядить шпионов в ливреи. 627Нельзя сказать, чтобы изобретатель всех этих низостей был вовсе лишен ума, однако ему так хочется угодить французскому правительству, что более всего он стремится выставить напоказ все подлые поступки, которые, как он полагает, делают ему честь. Гласный надзор осуществлялся с такою же тонкостью, с какою был задуман: какой-нибудь капрал или приказчик, а то и оба вместе, куря трубки, являлись поглазеть на мою карету и, обойдя ее кругом, удалялись, не соизволив даже сказать, в хорошем ли она состоянии: разбирайся они в этом, от них был бы хоть какой-нибудь прок.

Я ехала не спеша, со дня на день надеясь получить русский паспорт, в котором заключалось единственное мое спасение. Однажды утром я решила отклониться от прямого пути, чтобы осмотреть заброшенный замок, принадлежащий княгине Любомирской, вдове маршала. Дорогу, ведшую к нему, может вообразить себе лишь тот, кто бывал в Польше. Мы ехали вдвоем с сыном; внезапно посреди совершенно пустынной местности нам повстречался конный путник, приветствовавший меня по-французски; я хотела ответить, но он был уже далеко. Не могу описать, какое впечатление произвели на меня в эту тягостную минуту звуки родного языка. Ах! Перестань французы быть корсиканцами, какой любовью пользовались бы они во всем мире и какого презрения преисполнились бы они сами к нынешним своим союзникам! Я ступила на двор полуразрушенного замка; привратник, его жена и дети бросились мне навстречу и обняли мои колени; через неумелого переводчика я с трудом объяснила им, что знаю княгиню; этого достало, чтобы внушить им доверие; они ни на минуту не усомнились в правдивости моих слов, хотя я приехала в очень скверном экипаже. Они впустили меня в залу, похожую на темницу; лишь только я вошла, одна из женщин принялась курить там благовония. В доме не было ни белого хлеба, ни мяса, зато мне подали превосходное венгерское вино; повсюду остатки роскоши соседствовали со следами самой ужасающей нищеты. Этот контраст встречается в Польше очень часто, даже в тех домах, где царит самое утонченное изящество. В спальнях нет кроватей; 628вообще в этом краю все начертано приблизительно и ничто не завершено; между тем есть одно обстоятельство, которое невозможно переоценить, — это добросердечие простого народа и великодушие господ; и тех, и других влечет все доброе и прекрасное, австрийские же агенты имеют на фоне этой живой нации вид деревянных чурбанов.