Александр Рогозин - Трассирующие строки

В то, что на Волге придется воевать всерьез, Яшин не верил. Да и никто не верил. 22 июня, в годовщину начала войны, по радио объявили: потери Германии — около 10 миллионов человек, у нас — 4,5 миллиона. Немцы выдохлись.

Об этом говорили каждый день, это даже раздражало. Но к середине лета сводки с фронтов к ликованию уже не располагали. А 7 августа в Ульяновский отряд пришло официальное извещение: Волжская флотилия имеет потери. Взорван бронекатер, на котором погиб заместитель командующего флотилией контр-адмирал Хорошихин.

Как же так? Бои где-то в районе Харькова и Ростова, немцы Дон не взяли, а потери на Волге?

Потери появились от авиабомбежек и донных мин, которые бросают на фарватер Волги немецкие самолеты. Задача военной флотилии — обеспечить беспрепятственное судоходство по Волге. Так объяснили политотдельцам старшие командиры.

Особой заботой флотилии становилась сталинградская бригада кораблей. Туда и направлялся старший политрук, поэт Александр Яковлевич Яшин. Надо было еще добраться до Сталинграда на этом сером, неуклюжем пароходе.

«Капитан наш очень труслив: бредет на тихом ходу за буксиром с баржами, мин боится. Но так риска не меньше, мины могут стоять ниже, чем осадка буксира, тем более баржи. Разумнее было проскочить на полной скорости опасный перегон».

Военно-морскую форму выпускник литературного института Александр Яшин получил по разнарядке. На Балтике воевал в составе берегового соединения. Считал себя моряком, но в кораблях ничего не понимал. Осадка груженой баржи намного больше, чем пассажирского парохода. Да и мины действуют не так, как думает старший политрук Александр Яшин.

Для Яшина Сталинград — не просто пункт нового назначения. Здесь жил один из его друзей, Александр Филиппов, в то время редактор «Сталинградской правды». Яшин часто посылал ему стихи, и Филиппов охотно печатал их в своей газете. Кроме Филиппова, в «Сталинградской правде» работала Аня Рожавина, однокурсница Яшина по Литературному институту.

Первую ночь в Сталинграде Яшин провел в редакторском кабинете. Утром разыскал своего главного командира — начальника политического отдела флотилии Бельского. К вящей радости Яшина Бельский освободил его от обязанностей редактора газеты. Больше того, ему была предоставлена полная свобода передвижения. «Позволено заниматься своим делом — поэзией», — записал Яшин в дневнике и подчеркнул эти слова. Тут же начал перекладывать бумаги и выбрал стихи для публикации в «Сталинградской правде».

Аня Рожавина была не просто однокурсница. Яшин переписывался с ней, помогал её родственникам. Что значит Аня для него, по настоящему он почувствовал только здесь, в Сталинграде. В редакции Ани не оказалось, она была на «оборонительных рубежах», то есть на рытье траншей. Филиппов послал туда редакционную машину. Ане удалось отпроситься. Встретились под вечер, в Сталинграде.

Трудно говорить наверняка, но, судя по всему, дни августа с 19 по 23 число были самыми счастливыми днями для Яшина в 1942 году: рядом близкие люди, полная свобода и южное солнце. Тепло, которого так не хватало в мокрых землянках и окопах под Ленинградом и в зимних ледяных госпиталях блокадного города. Здесь долгие теплые вечера и — Волга.

23 августа для Яшина тоже начиналось хорошо. Воскресенье, у Ани — выходной, а в номере «Сталинградской правды» за этот день аж три его стихотворения: «Сталин в землянке», «Не позабыть мне первых схваток», «В госпитале».

Но тревожное ожидание чего-то страшного и, может быть, непоправимого, все же давило. Не только на Яшина — на всех. Яшину это больше передавалось через его друзей — сталинградцы чуть ли не физически чувствовали, как на город наползает что-то густое, вязкое и черное, как расплавленная смола.

Яшин был с Аней в ее комнате, когда упали первые бомбы. Выскочили, горящей улицей добежали до щели, вырытой у склона Царицы. Схлынула первая волна самолетов, побежали обратно. Дом Ани оказался цел. Взяли самое необходимое, побежали обратно под новой бомбежкой.

Позже Яшин напишет в «Городе гнева»:

Поздно вечером Аня и Яшин перешли в редакцию «Сталинградской правды». У газеты было свое убежище, ночевали там.

С утра 24 августа начались новые налеты. Многие организации перебрались за ночь на левый берег. Сугубо гражданская «Сталинградка» оставалась в городе, а фронтовые газеты были уже за Волгой. Яшин со злой иронией записал в дневнике: «Красная Армия уже за Волгой, «Сталинское знамя» перебирается. У «Корреспондентского корпуса» центральных газет свой путь драпа».

Днем, оставив Аню в редакции на попечение Филиппова, Яшин пробрался в расположение политического отдела флотилии. Политотдел готовился к организованной эвакуации.

Переправы работали с перебоями. Но самое удивительное было то, что они работали. Баркасы подходили к берегу, их брали штурмом. Армейские офицеры размахивали наганами, пытаясь установить хоть какой-нибудь порядок. Большие пароходы были вооружены зенитками, их огонь не позволял фашистам вести прицельное бомбометание. Однако бомбы нет-нет, да и попадали прямо в корабли. Берег с ужасом замирал, глядя, как тонут счастливчики, только что прорвавшиеся на борт. Но при подходе очередного «трамвайчика» штурм начинался снова.

Командный пункт флотилии располагался неподалеку от берега, на склоне Царицы. Преимуществом имевших отношение к военной флотилии было то, что в ее распоряжении были свои катера-тральщики. Это небольшие верткие суда, вероятность попадания бомбы в них была ничтожной.

Яшин, видя расположение к себе начальника политотдела Бельского, подумал, что удастся уговорить комиссара переправить Аню на тральщике. Пробрался в редакцию «Сталинградской правды», сказал Филиппову, что берет ее с собой.

«Понимаю, но нельзя. Надо общим порядком», — ответил Бельский на просьбу Яшина. Яшин был подавлен. Подошел к одному из батальонных комиссаров, Бабицкому. «Не могу, Бельский ведь и мой начальник».