Джули Кавана - Рудольф Нуреев. Жизнь [litres]

Решив, что Марго, возможно, успокоится, если ее окружит их «уютная группка», с которой она ужинала, Джоан начала рассказывать, что случилось, но Марго, не желавшая ничего слышать, испустила вопль и побежала по коридору. Как сказал Кит, «должно быть, ей стало ужасно страшно. Она ведь почти предсказала это чуть раньше». Кто-то послал за Рудольфом; спустившись, он увидел, что балерина съежилась в кресле в пустой бальной зале. Он обнял ее, а Джоан позвонила в Панаму брату Тито, чтобы узнать новости. К тому времени убийца сдался бойцам Национальной гвардии. Им оказался Альфредо Хименес [77] Сейчас хорошо известно: Хименес обнаружил, что у Тито интрижка с его женой. Позже Рудольф с удовольствием пересказывал эту историю, изображая стрелка, дрожащего от ярости. «Знаете, почему его подстрелили? Потому что он изменял Марго. Она собиралась развестись с ним, а его друзья… его застрелили. Они промазали, потому что были в бешенстве» (Саймон Робинсон. Год с Нуреевым). Марго, по словам Джоан Тринг, никогда не позволяла себе верить в измену мужа. «Все годы брака она прятала голову в песок. Она обычно нападала на послов за зваными ужинами и спрашивала: «Почему вы не арестовали человека, который стрелял в Тито?» У них был закон, оправдывавший преступления, совершенные в порыве страсти, вот почему». . По официальной версии, Хименес решил отомстить за то, что его не выбрали заместителем Ариаса, обязанности которого он исполнял бы в его отсутствие. «Нет, нет, вы все неправильно поняли. Он наш лучший друг», – возразила Марго, когда Джоан все ей рассказала. Впрочем, она испытала огромное облегчение, узнав, что жизнь Тито вне опасности. Она решила остаться в Бате до премьеры, которая должна была пройти на следующий вечер.

Утром отель окружили журналисты; всюду стояли кинокамеры на штативах. Но вместо того, чтобы бежать от них со своим шофером, который ждал неподалеку, Марго предпочла пойти с Китом на репетицию пешком. За ними «на дипломатическом расстоянии» шли Рудольф и Джоан, за которыми бежала стайка репортеров. Хотя Рудольф был так же, как и остальные, озадачен тем, что внешне Марго выглядела «смешливой, как всегда», ему с трудом удавалось сосредоточиться на их новом балете; с его точки зрения, как замечает Кит, «все 24 часа были безумной личной жизнью – зачем мешать ее с важными вещами?». Он необычайно старательно разучивал «Дивертисмент» Макмиллана (номер, специально поставленный для них к фестивалю; им аккомпанировал стоявший на сцене Менухин, исполнявший сонату Бартока для скрипки), находя его плавные движения волнующе новыми. Критики считали по-другому. Клайв Барнс заметил, что это па-де-де могло быть приложением к «Образам любви», что не скрасило бы ни первое, ни второе. Оставив Рудольфа исполнять «Сильфиду» с не до конца подготовленной Линн Сеймур, Марго улетела в Панаму.

Увидев Тито, лежащего на спине на узком столе, похожего на труп, закрытый простыней, Марго испытала огромное потрясение, хотя к тому времени его состояние уже значительно улучшилось: к нему вернулась речь и, хотя он оставался парализованным, врачи надеялись, что со временем паралич пройдет. Преодолевая сильнейшее сопротивление семьи Ариас, Марго начала договариваться о его переводе из реабилитационного центра в знаменитую больницу Сток Мандевилл в Англии. 17 июня она вернулась в Лондон, выступала в летнем сезоне с труппой «Королевский балет» в театре «Друри-Лейн» и приступила к репетициям в новой постановке Рудольфа, «Раймонде».

Фонтейн и Нуреев уже исполняли облегченную версию третьего действия в ходе кругосветного турне, но Рудольфу не терпелось поставить весь балет, пока он еще помнил хореографию. Поняв, что Аштон не хочет ставить «дорогую старую боевую лошадь – даже если это в самом деле Петипа», – Рудольф решил сам поставить балет для гастрольной компании «Королевского балета» к июльскому фестивалю в Сполето. «Раймонда» обещала стать самой дорогой постановкой, какая шла на фестивале Джанкарло Менотти, если бы администрация Ковент-Гардена – без ведома Рудольфа – не распорядилась урезать бюджет. Рудольф увидел декорации работы Бени Монтрезор лишь по приезде в Италию. Он пришел в ужас. Хотя сам он многое выбросил в малопонятном средневековом либретто Петипа, он понял, что дизайнер, который тоже стремился избавиться от «мишуры» традиционного балета, изготовил декорации, которые состояли практически лишь из одних газовых ширм. Как заметил Рудольф, знай он обо всем заранее, он не стал бы стараться и «нарезать ленты из мусора». При его выпуклой, объемной хореографии внимание публики должно быть сосредоточено только на танцорах, а молодой «второй состав» явно напрягался выше сил. Это значило, что успех балета главным образом зависит от Марго – «звезды в признанной звездной программе».

Как и Арлин Крос, Рудольф придерживался той точки зрения, что причиной постановки полноразмерной версии «Раймонды» стала большая и интересная роль балерины. По мнению Кита, он начал понимать, какую тяжесть он взваливает на плечи Марго. «Все предприятие приобретало сходство с тем, как если бы труппа «Сэдлерс-Уэллс» надеялась поразить Нью-Йорк «Спящей красавицей» 1949 года». Возможно, «Раймонда» стала самым сложным испытанием за всю карьеру Марго. В день генеральной репетиции балерина сидела в гримерке и накладывала макияж, когда вошла Джоан и сказала, что она забронировала билет для ее немедленного возвращения в Англию: Тито снова впал в кому.

Пока Марго с матерью ехали на машине в аэропорт Рима, Рудольф срочно подыскивал ей замену к премьере. Ему повезло, что в доступной оказалась Дорин Уэллс – привлекательная, смелая танцовщица, хотя, судя по съемкам их репетиций, она либо игнорировала, либо просто не замечала влияния Дудинской в том, что он ей показывал. Рудольф делал со вторым составом все, что мог, но, когда в Сполето приехал Аштон, он изумился низкому качеству исполнения. Рудольф был вне себя от сдерживаемого страха, а когда Джоан зашла за кулисы во время перерыва в репетициях, он швырнул балетную туфлю ей в голову. «Она с глухим стуком врезалась в новый газовый задник с поразительной силой, не долетев до цели около четырех футов… Джоан только поморщилась, но не испугалась, а приказала: «Прекрати!» – как будто распекала капризного ребенка».

Однако и премьера, и еще четыре спектакля прошли замечательно, как вспоминал Ноэл Кауард в своем дневнике: «Он был прекрасен. Она идеально подготовлена. Балет был исполнен хорошо, но не завораживал».

И все же Рудольф был безутешен – как он ясно дал понять, когда с опозданием явился на прием на вилле Джанкарло Менотти и увидел, что ему не только придется стоять в очереди к буфетному столу, но и взять там почти нечего. Пол Тейлор, чья труппа выступала на фестивале попеременно с «Королевским балетом», стал очевидцем его реакции: «То, что он сделал, – а он… сделал то, что от него ждали, – взял бокал, разбил его об пол и вышел. Об этом довольно долго сплетничали в городке» [78] Происшествие обросло легендами, как и тот случай, когда Рудольф заявил: «Нуреев сам себя не обслуживает». У этой истории несколько версий. В одной в стену полетела тарелка со спагетти; в другой (также принадлежащей Полу Тейлору) Рудольф «щедро дает всем дополнительное представление, разбив о стену несколько бокалов». Сам Рудольф объяснял: он согласился приехать на прием у Менотти, «только если я смогу сесть – потому что я устал, ведь весь день провел в театре… Поэтому я не обслуживал себя, вот и все. Я не хотел стоять в очереди. Я устал» («Интервью Линн Барбер: Танцевать вопреки времени», The Independent on Sunday, 19 августа 1990 г.). .