Джули Кавана - Рудольф Нуреев. Жизнь [litres]

Заказ, первый балет в репертуаре компании, созданный исключительно для того, чтобы подчеркнуть достоинства Рудольфа, был его замыслом. «Если я сам не буду охотиться за хореографами, ничего не случится». Названный «Веревки времени» по строчке в стихотворении Ханса Лодейзена, он призван был «передать небольшое послание для Рудольфа, что все всегда кончается». Рудольф просил электронную партитуру, не только собираясь «растереть в порошок» зрителей «Королевского балета», но и желая, чтобы английские танцовщики разделили опыт, так обогативший его самого. «Они узнают, что значит слушать». Если не считать условия, что он танцует без дублеров и все остальные персонажи будут второстепенными, Рудольф поручил отбор исполнителей Руди (тем не менее он выразил удивление, узнав, что хореограф не намерен задействовать Марго: «Тогда успех у англичан гарантирован»). Роль движущей силы, стоящей за главным героем в период его расцвета, поручили Антуанетт Сибли, а Монике Мейсон – роль угасающей силы в тот период, когда талант героя идет на спад.

Первую неделю репетиций Рудольф был «сама ответственность»; одно то, что он находился «на своем поле», придавало ему уверенность, которой так не хватало в Амстердаме. Он ясно дал понять всем, кто находился в студии, что считает новый балет делом не только Руди, но и своим; на репетициях он часто брал командование на себя; так, если он чем-то бывал недоволен, то останавливал репетицию, хлопая в ладоши. Иногда он даже сам демонстрировал тот или иной элемент. «Я вынужден был возражать: «Нет, Рудольф, все задумано по-другому… Мне нужно, чтобы это исполнили вот так». Новая хореография Руди ван Данцига по-прежнему нелегко давалась Рудольфу. «Как у человека, который говорит на иностранном языке, всегда можно расслышать акцент. Я всегда сразу отличал классическую подготовку и классического танцовщика, каким был Рудольф. Подготовка всегда давала себя знать, и, по-моему, он так полностью никогда и не овладел современным стилем».

Руди заметил, что Рудольф присутствует и на групповых репетициях, высчитывая, сколько времени остается в балете для него. «Не волнуйся, Рудольф, ты будешь задействован с начала до конца». – «Ну конечно, – возразил Рудольф, – не так, как в «Памятнике», где я только стоял и смотрел». Раньше – например, на первых спектаклях «Жизели» – Рудольф иногда так красноречиво стоял на месте, что его неподвижные позы оказывались столь же яркими, как самые сложные па, но теперь он чувствовал потребность двигаться без остановки. «Если у меня не будет па… я упаду и не сумею восстановить полную силу в конце балета» [123] В мае 1970 г. Рудольф сказал репортеру Newsweek: «Я разработал ряд приемов, позволяющих мне сохранить силы. Я понял, например, что я лучше всего танцую, когда ко мне приходит второе дыхание. Поэтому перед спектаклем я подолгу изнуряю себя, повторяя каждый элемент, который исполняю на сцене… почти до изнеможения. Потом, когда тело находится под большим напряжением, оно будет двигаться, несмотря ни на какие мысленные барьеры». . Первые настоящие трудности начались на репетициях с Сибли. Руди считал, что Рудольф держится особенно напряженно и отчужденно из-за того, что Сибли – партнерша Доуэлла, «особенный вызов для Рудольфа», и потому даже намеренно неверно исполнял те или иные элементы. «Нет, нет, вовсе нет, – настаивает Антуанетт. – Дело во мне… я паниковала». Будучи танцовщицей, которая всецело мотивируется музыкой – «музыкой не позднее Стравинского, с мелодией и ритмом», – она была шокирована партитурой Бурмана, негармоничным грохотом; ей казалось, по ее словам, как будто кто-то швырял в зеркало молочными бутылками.

«Выражение «Мозг взрывается» придумали как раз для такой ситуации. Мне нравилась мысль исполнить современный балет, и я просто обожала Руди ван Данцига, поэтому решила как-то приспособиться. Я видела, что Рудольф и Моника в полном отпаде, отчего еще больше расстраивалась, но я просто не справлялась и не знала, что с этим делать. У меня ум за разум заходил, и я впала в глубокую депрессию».

По совету врача Антуанетт взяла отпуск и полетела к морю. Ее место заняла Диана Вере, молодая солистка, которой Рудольф с удовольствием помогал. В ходе репетиций ему несколько раз приходилось уезжать, чтобы выступать с другими труппами, и Руди, который не мог продолжать репетиции без центрального персонажа своего балета, вынужден был настаивать на втором составе. Аштон провокационно выбрал Антони Доуэлла, что Рудольф счел намеренным третированием. По возвращении он был мрачен и отомстил тем, что не танцевал в полную силу, а лишь «пунктирно размечал» нужные элементы. Придя в отчаяние, Руди велел Доуэллу занять его место. Но на середину сцены снова вышел Рудольф. «Разве тебя зовут Антони?» – рявкнул Руди, как раздражительный школьный учитель.

«Я никогда не чувствовал себя дальше от него в тот миг, и ужасно было вот так ставить его на место, при всей труппе, но, с другой стороны, я понимал, что рано или поздно это должно случиться. В конце дня я сообщил Аштону, что Рудольф ушел, заявив, что больше я его на репетициях не увижу. Аштон расплылся в улыбке: «Он вернется, а если нет, можешь продолжать с Доуэллом».

Решив помирить их, Мод пригласила их вдвоем на ужин на Виктория-Роуд, но за столом нависла напряженная атмосфера. Руди рано вышел из-за стола и отправился спать. Немного позже Рудольф постучал к нему и спросил, можно ли им поговорить. Они решили прогуляться в расположенном рядом Кенсингтонском парке. Они рассказали друг другу, в каком стрессовом состоянии они находятся. Рудольф жаловался, что в «Королевском балете» его по-прежнему считают чужаком, «варваром-захватчиком, который отбирает партии у их солистов». Разумеется, так было раньше. Теперь подросла новая смена; молодые солисты, такие как Доуэлл, угрожают затмить его, что и происходило на репетициях «Веревок времени». В балете происходит своеобразное состязание между Рудольфом и двумя молодыми солистами (Дэвидом Ашмолом и Грэмом Флетчером), которые выходят на сцену после того, как он танцевал в течение 25 минут, и на первый взгляд превосходят его в силе и технике. Ван Данциг собирался показать, как звезда «постепенно уступает битву за право быть лучшим», но, естественно, для Рудольфа подобный исход был немыслимым. «Я сделаю все, что в моих силах, чтобы быть лучше, чем они», – объявил он, к ужасу Руди. Они ссорились еще много раз, но первым шел мириться Рудольф: приглашал Руди на обед или на прогулку по магазинам на Портобелло-Роуд. К тому времени атмосфера начинала рассеиваться. «У него ничто не было долго. Я мог злиться по две недели. Он все забывал на следующее утро… в нем не было того внутреннего кипения, какое было во мне». Тем не менее Руди обижался, что Рудольф, который в студии соглашался не протаскивать свою трактовку, на сцене все же делал все по-своему. «Он боролся с собой и даже в самом деле пробовал делать то, что я просил, – то, что мы хотели сделать вместе, – но в конце концов он вспоминал о своих поклонниках».